Верный Руслан. Три минуты молчания

– Какая? У нас такого лета не бывает, какая там зима. Везёт же людям там жить! А как обогреюсь немножко, я, бичи, халабудку себе построю. Прямо на пляже. Ну, поближе к морю. В Гурзуфе.

Серёга сказал:

– Алушта ещё есть, получше твоего Гурзуфа.

– Не знаю. Я в Алуште не был. А Гурзуф – это хорошо, я там целый месяц прожил. Только я там с бабой был и с пацанками, вот что хреново. Хату снимать, харч готовить на четырёх. А одному – ничего мне не надо. Валяйся день целый брюхом к солнышку. И был бы я – Вася Буров из Гурзуфа.

– Так и писать тебе будем, – сказал Серёга. – Васе Бурову в Гурзуф.

– Не надо писать. Вы лучше в гости ко мне приезжайте. Я всех приму, пляж-то большой. Я вам, так и быть, сообщу по-тихому, как меня там найти. Только бабе моей не сообщайте. А то она приедет и опять меня в Атлантику загонит. А в Гурзуфе я прямо затаюсь, как мыша, нипочём она меня не разыщет. И будем мы там жить, бичи, без баб, без семей. А рыбу ловить – исключительно удочкой. Я там таких лобанов ловил закидушкой, на хлебушек. А барабулька, а! Сколько наловим, столько и съедим. Здесь же, у костерочка.

– Это ты самую лучшую сказку сочинил, – сказал Митрохин.

Васька удивился:

– Почему же это сказка? Думаешь, люди так не живут?

– А разве не сказка? – сказал Серёга. – Это как же, без баб? Без них не обойдётся.

– А тогда всё пропало. Нет, бичи. Уж как-нибудь своей малиной, одни мужики.

– Нет, – сказал Серёга. – Всё-таки нельзя, чтоб без баб. Баба – она самая главная ловушка, никуда от неё не убежишь. И все мы это знаем. И всё равно не минуем.

– Уж так ты без них не можешь?

– Я-то? Да хоть год. Это они без нас не могут. Так что – разыщут, не волнуйся. Разобьют малину.

Васька вздохнул.

– Это точно. Поэтому-то, бичи, жизни у нас не получится. Ну, дней десять продержимся, а ради них ехать не стоит, лучше уж сразу и бабу с собой брать, и пацанок.

Мы помолчали, закурили ещё по одной.

– Кого-то несёт, – сказал Серёга.

Старпома к нам принесло. Как раз его вахта кончилась вечерняя. А может, и пораньше его прогнали кеп с Жорой – всё равно они там сейчас заправляли, в рубке. Но пришёл он – как будто большие дела с себя сложил, и теперь отдохнуть можно заслуженно – уже и безрукавку свою меховую надел, и волосы примочил, и зачесал набок. Кандей пошёл на камбуз за борщом. Старпом сидел, постукивал ложкой по столу и глядел на нас насмешливо. Отчего – непонятно.

– Ишь, расселись, курцы!

– А тебе-то что? – спросил Васька. – Мы своё дело сделали. Теперь ты нам не мешай, мы тебя не тронем.

– Да по мне хоть спите, хоть песни пойте.

Опять же – всё с каким-то презрением, как будто это мы загубили пароход, а он его только спасал.

– Ну, как там, на мостике? – спросил Митрохин. – Что слышно?

– Всё хотите знать?

– Я нет, – сказал Васька. – Я и так всё знаю. «SOS» дали, теперь подождём, чего мы из него высосем.

– Ну да, у тебя забота маленькая.

– А у тебя – побольше?

Старпом хмыкнул, принялся за борщ. Но при этом ещё такую рожу состроил – таинственную, значительную.

– Идёт к нам кто-нибудь? – спросил Серёга. – Хоть один пароходишко? Только ты не кривляйся, мы тебя как человека спрашиваем.

Старпом покраснел до самых волос. Серёга смотрел на него спокойно, даже как будто с жалостью.

– А какой бы ты хотел пароходишко?

– Опять ты кривляешься, – сказал Серёга.

– Ну, база к нам повернула. Доволен? Только ей, базе, знаешь, сколько до нас идти?

– А поближе никого нету?

– Ну, есть один. Из рижского отряда. Это уж сам думай – поближе он или подальше, если ему лагом переть[67].

– Понимаю. Лагом бы и я не пошёл при такой погоде. Да уж как не повезёт, так на всё причины есть.

– А думаешь, мы одни такие невезучие? Иностранец вон ещё бедствует, шотландец. Ему ещё похуже, под самыми Фарерами болтается.

– Помоги ему бог, – сказал Васька. – Чего ж он, дурак, промышлял, в фиорде не спрятался?

– Вот не спрятался.

– А сколько ж всё-таки ей идти, базе-то? – спросил Митрохин.

– Сколько, сколько! Семь вёрст – и всё лесом.

– Опять ты за своё, – сказал Серёга. – И что ты за пустырь, ей-богу. Человек тебя спрашивает, потому что жизнь от этого зависит. Он у тебя любую глупость может спросить, а ты ему обязан ответить, понял?

Старпом кинул ложку:

– Ну что привязались? Пожрать нельзя. Подите всё у кепа спросите.

– А тебе он не отвечает? – спросил Васька.

Старпом, уже около двери, повернулся было огрызнуться – и застыл с раскрытым ртом. Толчок был еле слышный, только зазвякали миски. И «юноша», который спал на лавке, вздрогнул и проснулся:

– А?.. Куда идти?

– Никуда, – сказал Васька. – Теперь уж всё. Оборвали трос…

Старпом бухнул дверью, побежал.

– Да он и ненадёжный был, – сказал Серёга. – Трос-то.

Наверху затопали, заорали, и мы только успели докурить, как послышалась тревога. Уже не водяная, а шлюпочная – один длинный гудок, шесть коротких.

«Юноша» спросонья кинулся к двери – как был, в тельняшке, в берете, – потом спохватился, стал напяливать белую свою куртку, полотняную.

– Очухайся, – сказал Серёга. – Так в шлюпку и сядешь? Рокан твой, вспомни, где. И телогрейка.

– А успею? Ребята, вы не спешите, я – мигом.