Читаем Верный Руслан. Три минуты молчания полностью

– А задам-ка я вам, бичам, работу. Ишь рыла наели, как кухтыли. А судно прибирать кто за вас будет?

– Ты, боцман, сходи поспи, – Серёга ему посоветовал. – Нас же по приходе в док поставят.

– До дока мы ещё в порт должны прийти. А на чём? Срам, а не пароход!

Ну, мы, конечно, повякали, душу отвели, а потом, конечно, взяли шкрябки, стальные щётки, флейцы, начали прибирать пароход. Шкрябали от ржавчины борта, переборки, потом су́ричили, потом красили. А кто кубрики мыл с содой, кто рубку вылизывал, кто гальюны драил. Салаги зачем-то на верхотуру напросились, на мачту, красили там «воронье гнездо» белилами и чернью, покрикивали зычными голосами:

– Алик, подержи ведёрко, я на клотик слазаю, надо его мумией[74] покрасить.

– Держу, Дима. Всё покрасим – от киля и до клотика!

Дрифтер с помощником свою сетевыборку выкрасили – такой зеленью, что поглядеть кисло. Третий из рубки смотрел зверем и плевался:

– Во, деревня! В шаровый[75] полагается механизмы красить. Вкуса морского – ни на копейку.

А дрифтер, чтоб ему совсем угодить, и шпиль выкрасил зеленью.

Нам с Шуркой досталось камбуз снаружи прибирать. Милое дело. В корме хорошо, ветра не слышно. Переборка от солнца греется и от начальства заслоняет. Попозже и Васька Буров к нам перебрался – значит, и правда лучшего места не найдёшь.

– Бичи, – говорит, – можно, я у вас тут честно посачкую?

– Сачкуй, – Шурка ему разрешил. – Флейц только в руку возьми. И за полундрой следи.

– Что ты, я полундру за милю унюхаю!

И Васька во всю дорогу так и не взял флейца. Сидел, блаженствовал.

Кандей с «юношей» прибирали камбуз внутри и часто к нам выходили – посидеть на кнехте, потравить за жизнь.

– Я, бичи, обратно на завод пойду, – говорит Шурка. – Сварщик же я дипломированный, такое дело на ветер бросать? А по морям шастать – ну его к бесу! Пусть вон салаги попрыгают, они ещё этой романтики не нахлебались. Ты, кандей, со мной согласен?

Кандей Вася не только что согласен, а дальше эту тему развивает:

– Но я тебе скажу, Шура: море нам тоже кое-что дало. Меня возьми – судовые ж повара такой экзамен проходят! Если ты своего дела не профессор, на судне ты не задержишься, не-ет! Кеп тебя в другой рейс не возьмёт, ему тоже покушать хочется хорошо. Так что у меня шанс. В ресторан «Горка» пристроиться. Блат, конечно, нужен. А где он не нужен? Но в принципе?

Не знает Шурка, возьмут ли кандея в «Горку», но кивает, соглашается. Великое дело – погода, солнышко! А тут ещё в порт идём.

– Кандей! А, кандей! – говорит Васька Буров. – А я про тебя сказочку сочинил. Божественную.

– Ну-к, потрави!

И Васька плетёт невесть какую околесину. Но если прислушаться да расплести – забавная сказочка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза