– Ты действительно так думаешь?
– Да.
Он подошел ко мне и схватил меня за плечи.
– Дура! – заорал Макс. – Идиотка!
– Пусти, мне больно.
– А мне?
Я размахнулась и влепила ему пощечину. Макс сверкнул на меня глазами и вышел из комнаты, с такой силой хлопнув дверью, что звук отдался у меня в голове. Я села на кровать и потерла виски. А потом разрыдалась, зажимая себе рот рукой, чтобы Макс ничего не услышал.
Я собрала чемодан и, поставив его в шкафу, потом подумала, что мне нужно срочно сходить и перекраситься в брюнетку. Для полной неузнаваемости. Я пошла в ванную и смыла остатки косметики, вынула линзы. Макс ушел из квартиры, когда я кидала тряпки в чемодан, – я слышала, как хлопнула входная дверь. Тем лучше! Он строит из себя обиженного, то есть перекладывает все с больной головы на здоровую…
Парикмахерскую я нашла быстро. Она была через два дома от нашего. Там из меня сделали жгучую брюнетку, и результатом я осталась довольна: никому в голову не придет, что девушка, присутствовавшая на вчерашней вечеринке у Багдасариева, и я – одно и то же лицо. Я вернулась домой и заказала по телефону такси до Ниццы. Через полчаса машина должна была подъехать к дому.
Я уже взяла чемодан, как вдруг услышала, что пришел Макс. Он вошел в комнату и, увидев меня с чемоданом в руках, поднял вверх брови. Повисла пауза.
– Может, уступишь дорогу, а то я тороплюсь? – буркнула я.
– Багдасариев жив, – выпалил Макс.
– Олеся промахнулась? – не поверила я. – Она же стреляла фактически в упор.
– Он был в бронежилете. Видимо, он с ним практически не расстается. А может, не успел снять… Здесь все написано, – потряс Макс газетой, которую я только заметила у него в руке.
– Неудачное покушение на русского олигарха во время праздничной вечеринки. Состояние средней степени тяжести. Сейчас он в больнице. Об Олесе написано, что она модель, находившаяся в состоянии психического расстройства. Вот и все, теперь моя очередь расправиться с этим мерзавцем с помощью информации, которую ты достала. Как только он выйдет из больницы, у него начнутся проблемы с французским правосудием. Если еще удастся уговорить девчонок, которым он перекраивал лица, дать показания против него, то ему могут инкриминировать создание подпольного притона и международной сети проституции.
– Ну-ну! Ты у нас прямо герой.
– Давай без подколов.
– Я вполне серьезно.
– Судя по твоему тону, я бы так не сказал.
– А тебе мой тон не нравится? Сочувствую. Но ничем помочь не могу. Я уже просила тебя отойти в сторону. Ты меня задерживаешь.
Макс посторонился.
– Тебя проводить? У тебя же рука…
– Внизу меня ждет такси. И в твоих услугах я не нуждаюсь. Так что – чао!
– И это все? – хриплым голосом сказал Макс.
– Все! – Я старалась не встречаться с ним глазами, и мне это удалось. Я прошла мимо Макса с высоко поднятой головой. Пусть не думает, что я переживаю или жалею о принятом решении.
До Ниццы я доехала быстро. Ближайший на Москву рейс отлетал через три часа. Я купила билет и сидела в аэропорту, дожидаясь самолета. Голова была тяжелой и хотелось спать. В голове вертелся Макс, наше прощание, мертвая Олеся, Багдасариев…
Я выпила в баре кофе и подумала, что мое дело не закончено и в Москве мне придется кое с кем как следует разобраться.
В Москве стоял хмурый день. Небо обложило тучами, у меня не было зонта, и я надеялась, что дождь не пойдет. В аэропорту я нашла таксиста, и он довез меня до дома, а потом за дополнительные двести рублей согласился донести чемодан до квартиры. Аэропортовские таксисты – каста особая. Таких рвачей еще поиcкать. Но с больной рукой я была в безвыходном положении и поэтому безропотно согласилась со всеми его запросами.
В квартире я прошла на кухню и уселась на табуретку, размышляя о предстоящих делах. Мне нужно было прошвырнуться по магазинам и пополнить пустой холодильник, заплатить за коммуналку, съездить на могилу Олега. Заняться своей больной рукой наконец-то. Но я все отмела в сторону и, даже не поев, не попив, поднялась с табуретки и поехала на метро по знакомому адресу. Машину я водить не могла, и пришлось садитьcя в общественный транспорт. Дома нужного мне человека не оказалось, и я села на детской площадке – ждать.
Она появилась довольно скоро. Примерно через час. Живот был уже заметен, и шла она, переваливаясь, с пакетом в руке. Я поднялась со скамейки и направилась ей навстречу.
Увидев меня, она ойкнула, и пакет выпал у нее из рук. Гладкие, словно отполированные, зеленые яблоки c румяными бочками покатились по земле.
– Что ж ты так неаккуратно, – покачала я головой и, нагнувшись, подняла два яблока.
– Не надо. Оставь. Ты ко мне?
– К тебе.
– Бабка дома?
– Никого нет. Я поднималась и звонила в квартиру. Никто не открыл.
– Ну, пошли.
Танечка пошла вперед, а я шла за ней и гадала, что она мне скажет. И скажет ли что-то вообще.
В квартире под вопли кошачьего выводка мы прошли на кухню. Опустившись на табуретку, Танечка спросила, не глядя на меня:
– Зачем пришла?