Внезапная кончина помешала Симеону Полоцкому осуществить целостную программу книгопечатания. Его поэтический сборник «Вертоград многоцветный», проповеди «Обед душевный» и «Вечеря душевная» увидели свет благодаря Сильвестру Медведеву. Опыт справщика
[121]помог ему в этом деле. Но явить миру все произведения Симеона Полоцкого Медведеву было не суждено. 27 апреля 1682 года Верхняя типография потеряла своего покровителя, царя Федора Алексеевича, и стала обузой для духовной и светской власти. Патриарх Иоаким, ничтоже сумняшеся, поставил на книгах Симеона Полоцкого клеймо «ересь» и предпринял все возможное, чтобы творения Симеона, как и память о его детище, были преданы забвению.За считанные годы на российском патриаршем престоле сменилось четыре патриарха. И если Никону в какой-то мере удалось сдвинуть с мертвой точки дело духовного просвещения, то в силу скоротечности пребывания Иоасафа и Питирима верховными пастырями Русской православной церкви дело просвещения шло не медленнее, чем этого бы хотелось, основываясь на частной инициативе. Такими нам видятся труды царского постельничего Федора Михайловича Ртищева, который в «Энциклопедическом словаре» Ф. Павленкова назван «одним из гуманнейших людей своего времени». Епифания Славинецкого, однокашника Симеона Полоцкого по Киево-Могилянской коллегии, без всякой натяжки можно причислить к оным. Ф.М. Ртищев, вызвав Епифания Славинецкого, оказал России великую услугу — проповедь, то есть слово Господне, наконец-то была поставлена во главу угла церковнослужения, а исправление разночтений в Библии и издание церковных книг приобрело первостепенное значение.
Появление Симеона Полоцкого в Первопрестольной произвело небывалый эффект. В окружении царя появился человек, способности которого ярко, сочно и образно выразить мысль вызвали удивление и восхищение. К иеромонаху потянулись бояре и князья, разумом и сердцем понимающие необходимость стоических усилий в преодолении невежества.
Вот оно, безграничное поле для деятельности патриарха… Но вместо поиска объединительной идеи, вместо поиска рационального зерна в каждом из течений грекофилов и латинистов, вместо поиска золотой середины, в которой иноземные заимствования, попав на благодатную российскую почву, дали бы весомые плоды, началась открытая борьба партий, в которой время низвергло и победителей, и побежденных. Первой жертвой этой схоластической борьбы стал Симеон Полоцкий.
Об обстановке, сложившейся в российском церковном мире, Я. Рейтенфельс писал: «До того сильна, исстари, вражда между греческой и латинской церковью, что она, по-видимому, не поддается никакому человеческому врачеванию». Что ж, в наблюдательности заезжему визитеру не откажешь. Тем более что это неприятие дошло и до наших дней. А в то время любое отступление от веры православной, от соблюдения канонов Русской церкви нещадно каралось. Еретикам была уготована либо казнь, либо ссылка. И уж конечно, человек, втайне исповедующий чужую веру, в окружении царя попросту не мог объявиться, даже если бы он обладал иезуитской скрытностью.
«Хотя Симеон был белорус, — вещал уже упомянутый нами анонимный автор, — но он родился и долго жил в Полоцкой земле и по характеру был настоящий поляк. А можно ли верить полякам?»
В характере настоятеля Заиконоспасского монастыря, зачинателя высшего образования в России, ученый инок Чудовского монастыря Евфимий видит лишь одну из доминирующих черт — коварство. Да, утверждает Евфимий, Симеон Полоцкий — энциклопедист, многознайка, но умом самобытно мыслящим не обладает, и более того: тип человека, который «слова ласкательные глаголет и перед тобой зряще хвалит и яко с любовным беседует, отошедши же унижает и оклеветает».
С Аввакумом Симеон Полоцкий не единожды спорил до хрипоты и ругательств. С Епифанием Славинецким богословские споры вел в уважительном к оппоненту тоне и вовсе не случайно написал проникновенный «Епитафион». Однако в открытую полемику с Евфимием не вступал и тем дал основание посчитать себя «человеком малодушным, трусливым, неспособным к противостоянию с инакомыслящими». Сам же Симеон Полоцкий по этому поводу высказывался более чем откровенно:
Евфимий не стал бы публично кидать камни в иеромонаха Симеона, понося его «латинство», если бы из-за спины его не вырисовывалась фигура патриарха Иоакима.