Не были забыты Англия и Северо-Американские Соединённые Штаты: «Английский империализм поддерживает все планы интервенции в СССР и организует её на Ближнем и Среднем Востоке. САСШ пытаются спровоцировать японо-советскую войну, чтобы, ослабив обоих противников, укрепить своё положение на Тихом океане. В Польше, Румынии и в прибалтийских странах военные приготовления под руководством французского генерального штаба идут с максимальной напряжённостью. Очагом военной интервенции в настоящее время является Маньчжурия, которая превращена усилиями японского империализма при поддержке Франции в плацдарм для нападения на СССР. На восточных и юго-восточных границах СССР империалисты также пытаются создать базис для диверсионных выступлений против СССР (Тибет, Афганистан, Синцзянь и т. д.)»[75]
.Штатный состав Особой Краснознамённой Дальневосточной армии до её усиления, то есть на 1 января 1932 г. составлял: личного состава – 42 тыс. человек, самолетов – 88, танков – 16, танкеток – 20, орудий полевых – 324, зенитных – 28, береговых – 8. Основных соединений: стрелковых дивизий – 6, кавалерийских бригад – 2, эскадрилий и авиационных отрядов – 6, – было явно недостаточно, чтобы прикрыть огромную границу от пограничной станции Маньчжурия до Владивостока. Интенсивное усиление группировки войск на Дальнем Востоке началось с первых чисел января 1932 года, и результаты сказались уже к маю.
К 1 мая 1932 г. штатная численность ОКДВА была доведена до 108 610 человек, самолетов – до 276, танков – до 376, танкеток – до 271, полевых орудий – до 548, зенитных орудий – до 88, а орудий береговой обороны до 56. По основным соединениям число стрелковых дивизий увеличилось до 10, кавалерийских дивизий стало две (обе кавалерийские бригады были развёрнуты в дивизии). Части ВВС были увеличены до 11 эскадрилий и 5 авиационных отрядов.
Во второй половине 1932-го и в 1933-м усиление войск Дальнего Востока продолжалось так же интенсивно. Все силы и средства, которые можно было выделить, отправлялись в этот регион[76]
.1 марта 1932 г. в Чанчуне было провозглашено образование марионеточного государства Маньчжоу-Го во главе с низложенным в результате Синьхайской революции 1911 г. последним китайским императором маньчжурской династии Пу И, тайно вывезенным из Центрального Китая японским разведчиком Доихарой. 15 сентября того же года новое государство было признано Японией, в тот же день стороны обменялись протоколами о взаимном сотрудничестве и обороне Маньчжурии.
После провозглашения Маньчжоу-Го его «союзнические» отношения с Японией претерпели серьёзные изменения. Уже 16 июня 1932 г. функция командующего Квантунской армией, состоявшая в обеспечении «обороны Квантунской области, а также защиты железных дорог в Маньчжурии», была преобразована в функцию обеспечения «обороны важных опорных пунктов Маньчжурии, а также защиты подданных империи»[77]
.Советское руководство хорошо понимало, что выход японских вооружённых сил на советскую границу увеличивает опасность неспровоцированного нападения Японии на СССР. В этих условиях Москва активизировала свои предложения заключить пакт о ненападении. В советском заявлении, сделанном 31 декабря 1931 г. японскому министру иностранных дел Ёсидзаве Кэнкити и послу Хироте Коки, подчеркивалось, что заключение пакта о ненападении будет служить выражением миролюбивых политики и намерений японского правительства.
В секретном меморандуме, составленном заведующим европейско-американским департаментом японского МИД Того Сигэнори в апреле 1933 г., говорилось: «Желание Советского Союза заключить с Японией пакт о ненападении вызвано его стремлением обеспечить безопасность своих дальневосточных территорий от всё возрастающей угрозы, которую он испытывает со времени японского продвижения в Маньчжурии»[78]
. И это было действительно так. Однако и для Японии после захвата Маньчжурии скорая большая война с СССР едва ли была возможна.Советской стороне пришлось ждать ответа от Японии целый год. 13 декабря 1932 г. японское правительство официальной нотой отклонило предложение СССР, заявив, что «ещё не созрел момент для заключения пакта о ненападении». «Правящие круги страны, на которые оказывалось сильное давление со стороны так называемых патриотических, т. е. профашистских, групп, не желали создавать даже видимости стремления к добрососедству с “большевистской Россией”. Против пакта решительно выступал японский генералитет, ибо он лишал аргументов о “советской угрозе”, которые широко использовались для обоснования требований постоянно увеличивать ассигнования на военные расходы. Распространяя пропаганду о «красной опасности», японские военные утверждали, будто “с идеологической точки зрения договор о ненападении приведёт к ослаблению бдительности в отношении СССР”.
В ответной ноте советского правительства указывалось, что его предложение “не было вызвано соображениями момента, а вытекает из всей его мирной политики и поэтому остаётся в силе”»[79]
.