Смотреться они действительно будут неплохо. Особенно она. Стройная фигура с хорошими формами. Правильные черты лица, обрамленные ровными линиями каре. Слегка вздернутый, почти детский носик. Алая помада, резко контрастирующая с черными волосами. Едва уловимый запах сладкого парфюма. Всё это оказывало должный эффект на мужчин. И на самом деле было видно, что не в её правилах приглашать мужчин на свидание, но здесь она была готова откинуть правила.
– Ты знаешь, у меня есть одна подруга. И я питаю к ней очень светлые чувства. И знакомы мы…
– Да, да. Я знаю. Да девочка, что лежит в коме. Ты к ней ходишь постоянно. Я все понимаю. Детство, первая любовь, бла-бла-бла. Но я так понимаю, что ты не видел её лет десять. А тут ещё и непонятно, когда она очнется, да и очнется ли вообще. Может она так и пролежит овощем. Ну, или ещё что-нибудь, не знаю, какие там есть повреждения мозга. И даже если она очнется и будет здорова, за эти годы она могла стать совершенно другим человеком. Об этом ты не думаешь?
– Люди не меняются. Не изменилась она, не изменился я. Не изменишься и ты.
Пару минут она постояла, не зная как реагировать на эту фразу. Она её задела. Внутри неё шел сложный процесс принятия решения, и выглядела она уже не так эффектно и уверенно, как бы того ей хотелось. Наконец, придя к чему-то, она вновь выпрямилась, черты лица разгладились.
– Ладно. Вот мой номер телефона, – сказала она, записывая его на блокнотике. – Позвони, если передумаешь.
– Хорошо. Если передумаю.
Несмотря на то, что Диме казалось, что он был прав, чувство сомнения всё же появилось в нем. Она смогла пробиться. Найти крохотную дырочку в огромной стене, и теперь, словно вода, что разрушает гранит, её слова, протачивали себе путь внутри его души.
За следующий месяц, Дима часто видел Кристину. Может она просто стала чаще выходить из своего кабинета. Может он сам начал обращать на это внимание. А может это просто совпадение. Дважды они разговаривали. Ни разу она не возвращалась к их диалогу. А он не мог понять, то ли она действительно не придает ему значения, то ли это какой-то план.
За этот месяц, то семя сомнения, что она сумела посадить в нем, принесло свои плоды. Заходя в палату двадцать три, ему было всё труднее читать. Теперь прочитав пару страниц, он молча сидел и смотрел на её бледное лицо, обдумывая слова Кристины. Врачи говорили, что в таком состоянии она может быть сколь угодно долго. Может, проснется завтра, а может и никогда.
Почему же ты убегала от меня, Вероника? Почему?
Этот вопрос усугублял его состояние. Он не мог понять, не мог объяснить её странное поведение в день их встречи. До этого он даже не задумывался об этом. Но сейчас он всё чаще и чаще возвращался в тот день. Чем же это было вызвано?
Наконец, в очередной день, подходя к дверям больницы, и уже протягивая руку к двери, он остановился. Медленно развернулся и пошел в сторону дома. На розоватом листочке бумаги, который он так и не выкинул, был записан номер.
Я одна. Вокруг абсолютное ничто. Трудно сказать, двигаюсь я или нет. Внутри ничего не чувствую, а снаружи нет даже мизерного объекта, от которого можно было бы судить об этом. Но все же мне кажется, что я лечу. Точнее движусь.
Или нет. Словно, я подвешена на ниточках, и сзади меня крутят фон. Иллюзия движения.
Нет ничего. Чернота. Я вижу лишь себя. Я проваливаюсь сквозь бесконечность, отрезанная, от всего что есть, было и будет. Огромная глобула окружает меня. И я не в силах вырваться.
Мне так спокойно в этой пустоте. Здесь нет ни радостей, ни горя. Ни утрат, ни медалей. Я сворачиваюсь в позу эмбриона. Каждое движение здесь, дается так легко и просто. Будь здесь горы, я бы смогла обратить их в пыль одним щелчком. Я закрываю глаза, и прислушиваюсь к себе. Лишь мерный стук моего сердца. Значит, я ещё жива.
Прислушиваюсь глубже.
Где-то внутри тихо плачет маленький ребенок. Сегодня мама сказала, что папочка ушел. Теперь ночами, маленький ребенок не может понять, почему же так случилось. И горько плачет от обиды. Тише, милый, тише. Не плачь. Всё это лишь тебе снится. Настоящий ты далеко-далеко, внутри глубокого космоса, окруженный непроницаемой пеленой. Терпеливо дожидаешься, когда настанет твой черед взорваться сверхновой.
Стихает и этот звук. Я концентрируюсь.
Тихий, жалобный писк крохотного комочка шерсти, лежащего на моих руках. Он тыкается в них своей слепой мордочкой. От котенка веет теплом и жизнью. Рядом сидит и улыбается он. Раздается звонкий, раскатистый смех. Теплота разливается внутри меня, переходя в жар. Мы так легко можем дарить жизнь, и так редко делаем это.
Осталось чуть-чуть. В конце пути я, наконец, вижу свет. Яркий, слепящий. Чувствую, как вокруг меня нарастает давление. Я создаю его сама. Жар увеличивается. Меня распирает внутри, и давит снаружи одновременно. Выдержу ли я это?