Вероника

Так и пошло. В конце концов молодые сняли квартиру и от родителей съехали. На Нику снова легло все бремя домашнего хозяйства. Плюс ко всему добавилось стояние в очередях. В области ввели талоны почти на все продукты. Приходилось часами простаивать в магазине, чтобы получить заветные полкило колбасы и брикет масла.

Нике исполнилось шестнадцать. День рождения отмечали традиционно. Собрались родственники. Тетя Альбина с тетей Кристиной, само собой, ну и мамины подруги пришли обе — Ника выросла у них на глазах.

Славик с Катериной подарили золотую цепочку. Это было негласное признание ее взрослости. Ника сидела напротив отца и слушала хвалебные речи в свой адрес.

— Ко всему руки лежат, — хвалил отец. — И сварить, и постирать, и заштопать. Этого не отнять!

— И собой красавица. В мать, — подхваливала тетя Роза. — И лицо, и фигура, куда ни посмотри!

— Грех обижаться, хорошая девка! — в один голос соглашались тетки.

— Я ее в строгости воспитывала, — добавила мать. — Не белоручкой какой. И старших почитать учила. Не то что некоторые теперь… — Она, конечно, под некоторыми подразумевала свою сноху, но той дела не было да ее намеков. Она вовсю уплетала салат оливье и согласно кивала на все похвалы в адрес золовки. Ничего против Ники она не имела.

— И то правда, — подхватила тетя Кристина. — Сейчас девчонки ничему учиться не хотят, норовят на готовеньком. Золотая будет кому-то жена, самостоятельная.

Нике было приятно слушать дифирамбы. Она смущенно улыбалась.

— Ну, за тебя, сестренка! — провозгласил Славик и поднял бокал с шампанским. — За твои успехи!

— Вот-вот, — поддержала мужа Катерина. — Школу закончить только на «четыре» и «пять» и поступить куда хочется!

Вот тут у Ники сердце-то и подпрыгнуло. Вот она, заветная минута! Самое время объявить родным о своих планах, пока они все тут, все желают ей счастья, хвалят ее.

— А я в Москву поеду учиться. К Инге!

За столом воцарилось молчание. Даже вилками перестали звенеть. Стало пронзительно слышно улицу — детвора каталась с горки.

— Вот так новость… — протянул брат, будто она сообщила что-то невероятное, из ряда вон выходящее.

Ника в недоумении оглядела собравшихся. Ни у кого на лице не осталось и следа былого умиления.

— Значит, решила кинуть мать-то? — тихо проговорила Элла. — Надоела, значит, я тебе, слепая-то?

Не нужна стала? Спасибо, доченька.

Все смотрели на Нику кто с укором, кто с недоумением. Только Катерина, по своему обыкновению, улыбалась. Но улыбка на ее веснушчатом лице не могла скрасить общую хмурую атмосферу.

— Это ты, сестрица, слишком… — опомнился Славик. — Мы-то с Катей давно на Север собираемся.

Как же мать-то одна? Ты это зря… — Ника посмотрела брату прямо в глаза. Они были влажными от вина, и взгляд получался плаксивым. У Ники же внутри закипали самые настоящие слезы. Ей хотелось сказать, возразить, но она не могла. Разве брат когда-нибудь был для матери тем, чем была она, Ника?

Разве его коснулся хоть немного необузданный нрав их матери, ее гнев, ее беспомощность и ее властность?

Нике снова бросилась в глаза довольная улыбка Катерины. Ах да, мать женила его по своему усмотрению.

Сам виноват! И еще смеет ее упрекать в том, что она выросла и хочет жить! Никино существо кричало. Она вылетела из-за стола и кинулась к себе в комнату.

Минуту спустя туда уже скреблась тетя Роза.

Ника отвернулась лицом к стене.

— Ты, дочка, наверное, просто не подумала? — мягко, крадучись, начала тетя Роза.

Ника не смотрела на нее, но, как на картинке, видела ее блеклую, торчащую в разные стороны «химию», брови, нарисованные черным карандашом, размазанную поверх губ помаду. И усики на верхней губе.

— Мама ведь без тебя как без рук, — пела Роза, ободренная ее молчанием. — Помню, ты еще совсем крошкой была, а уже кругом маму-то водила — и в больницу, и в магазин. Ты для нее — все. Ты не можешь ее бросить.

— Уйдите, — глухо попросила Ника.

Роза посидела и, ничего не добившись, ушла. Но следом вползли тетя Кристина с тетей Альбиной. С возрастом у обеих организовалась одышка, и теперь они тяжело вздыхали, как две накачиваемые резиновые лодки.

— Обидела ты мать, Никуша. Ты — ее надежда и опора. Славик — что? Отрезанный ломоть. А ты — единственная радость. А отцу-то каково без тебя оставаться?

Тетки знали, на какую мозоль побольнее нажать, и шли напролом в выбранном направлении. Про отца Ника не подумала. Вернее, смотрела на это с другой стороны. Она, Ника, может выйти замуж, у нее будут свои заботы, свой дом, а отец обречен на тяжелую жизнь возле взбалмошной больной жены.

— Ведь и здесь, в городе, можно учиться. Техникумов полно. Могла бы на медсестру поступить. Свой медик в семье — куда как хорошо!

Ника сейчас хотела одного — чтобы все ушли и оставили ее в покое. День рождения был испорчен.

Мало того, он, похоже, выливался в скандал — Катерина уже провозглашала что-то на повышенных тонах, ей хором противостояли тетки, но не могли заглушить, и в этом хаосе солировал одинокий и надрывный голос матери: «Никому не нужна стала!» Славика слышно не было, вероятно, он курил на балконе.