Вероника из Тарлинга

Вероника с лукавой усмешкой покосилась на рыцаря, до сей поры хранившего строгое безмолвие. Он даже отошел от стола и уселся перед очагом, делая вид, что нет ничего интереснее, чем глазеть на догорающее пламя.

— Неужели это правда? — ахнул Ламарк вслед за старшим приятелем.

— Конечно, — кивнула Вероника, — но с ее питомцами никаких хлопот, ведь только три из них пьют молоко из миски. Остальные вышиты или отлиты из железа, вырезаны из дерева и камня. Госпожа Крим с давних пор собирает статуэтки и картинки с изображением мурлыкающего народца. И в ее коллекции скоро появится сотый экспонат — я искренне надеюсь вышить ночной чепец с кошечкой до конца этого года.

— Хотел бы я на него посмотреть, — умилился Ламарк, но Вероника уже разворачивала на коленях платок с изображением герба Маликора.

— Я надеюсь, он примет его из моих рук.

— Можешь не сомневаться, даю тебе слово, — сухо проронил рыцарь, с трудом отводя взгляд от пылающей грудки снегиря над изображением латной перчатки.

— Благодарю вас! — прошептала Вероника, слегка поклонившись, а потом резко подняла глаза на собеседника.

В лице его сейчас читалось столь откровенное желание, что она вздрогнула и выронила платок из ослабевших рук. А когда присела, чтобы поднять его, нечаянно коснулась холодных пальцев рыцаря, стремительно опустившегося следом.

— Простите меня, Вероника, я не хотел вас пугать.

Теперь они держали кусочек тонкого батиста за разные концы, и будто бы ни один не хотел отпускать свой край. На выручку растерянной Веронике пришел Ламарк. Он подскочил к ним прямо в козьих носках, закутанный в теплую шаль Марлен, и гневно воскликнул:

— Это возмутительно! Я настаиваю на том, чтобы ты немедленно открыл свое настоящее имя.

Наконец-то Вероника получила обратно свой платок и, безжалостно скомкав его на груди, дрожащим голоском произнесла:

— Кто же вы такой?

Чуть сведя густые темные брови — ровные, длинные, волосок к волоску, он стоял перед ней высокий и грозный, и в бездонных глазах его царила непроглядная тьма.

— Имя, данное мне отцом, звучит как герцог Конта Римейдок Саробах де Маликор, но больше известно в своей сокращенной форме. Я единственный наследник и законный хозяин обширных земель Маликории, включая город Тарлинг и десятки окрестных поселений. Я хочу, чтобы ты называла меня Конта.

— Вы шутите? О, зачем вы так больно шутите надо мной? — побледнев, едва смогла выговорить Вероника, уже понимая, что каждое слово этого человека давно оплачено кровью и золотом его благородных предков.

Она ждала его много лет, с самого цветущего детства, потом грезила о нем в безмятежной юности, шептала его имя, украшая скромными полевыми цветами пыльный алтарь в часовне Снегирей. И сейчас герцог де Маликор стоит в шаге от нее, стоит лишь протянуть руку.

Все задуманное сбылось, но отчего-то глаза застилают слезы, мешают смотреть, а хочется запомнить каждую черточку, каждую отметину, каждую родинку.

— Значит, вот вы какой. И вовсе не горбун, не калека. Вы… вы прекрасны.

Не в силах более справляться с волнением, она бросила платок на стул, откуда только что поднялась, и опрометью выбежала из комнаты. А уж оказавшись в своей комнатке на самом верху, дала волю слезам.

«Все это время он насмехался надо мной, играл, словно скучающий кот с глупым мышонком. Я неосторожно поделилась с ним самыми тайными чувствами, была излишне откровенна… Неприлична откровенна, должно быть. Теперь он дурно думает обо мне, он так странно смотрел на меня, никто прежде на меня так не смотрел…

А Ламарк? Кто же тогда Лежьен Ламарк? Возможно, как и я, внебрачный сын какого-то надутого герцога или барона. Ведь он же не может быть сыном самого Конты, но почему так властно приказал ему открыться передо мной? И не получил отказа.

Ах, если бы не мое позорное бегство, я могла бы просто спросить, ведь мы не в ратуше среди важных гостей. Но можно ли вернуться, я уже второй раз убегаю от него, как трусливая девчонка. Славная Эльехарда с улицы Ткачей ждет третьего малыша, а ведь мы выросли вместе. Мое поведение никуда не годится, бабушка права, я неразумное дитя, что не умеет держать язык за зубами. И еще он решит, что я плохо воспитана…».

За приоткрытой дверью раздалось знакомое шарканье и свистящее дыхание старой Марлен.

— Вероника! Ты у себя? Юноша, что вчера поселился к соседу, хочет с тобой поговорить. Следует прилично одеться и выйти к нему, негоже девице принимать у себя в спальне мужчин.

— Да, бабушка, скажи, я сейчас приду. Не нужно обо мне беспокоиться, ложись, я скоро вернусь к тебе.

Вероника утерла слезы и быстро поправила пряди у висков. Больше она не будет прятаться, а смело встретит любой дар, что преподнесет шалунья — судьба.

Лежьен нарочно натянул шаль на голову так, чтобы открытыми оставались только глаза и кончик покрасневшего носа. Вероника зажала ладошкой рот, сдерживая смех, а потом тяжко вздохнула, прогоняя последние слезы.

Он участливо заглянул ей в лицо и мягко сказал:

— Надеюсь, сейчас ты плачешь от смеха? Полагаю, что выгляжу очень забавно.