Вероника решает умереть

В редких мечтах о замужестве она рисовала себе небольшую виллу под Любляной, спокойную жизнь с кем-нибудь, кто, в отличие от ее отца, будет зарабатывать достаточно, чтобы содержать семью, и будет доволен уже тем, что вот они сидят вдвоем у горящего камина, глядя на горы, укрытые снегом.

Она научилась доставлять мужчинам строго отмеренную дозу удовольствия – ни больше, ни меньше, а ровно столько, сколько необходимо. Она ни на кого не сердилась, ведь это означало бы необходимость как-то реагировать, бороться со своим обидчиком, а затем того и гляди сталкиваться с какими-нибудь непредвиденными последствиями вроде мести.

И когда все устроилось почти в полном соответствии ее бесхитростным запросам, обнаружилось, что такая жизнь, где все дни одинаковы, попросту лишена смысла.

И Вероника решила умереть.

Вероника вернулась, закрыла за собой дверь и направилась к той же обособившейся компании. В группе оживленно беседовали, но как только она подошла, воцарилось напряженное молчание.

Твердым шагом она подошла прямо к тому пожилому, которого считала у них лидером, и, не успел никто опомниться, с размаху влепила ему пощечину.

– Ну как, понравилось? – спросила она во весь голос, на весь холл, чтобы слышно было каждому. – Может, дадите сдачи?

– Нет. – Мужчина провел ладонью по лицу, утирая текущую из носу тоненькую струйку крови. – Вам недолго осталось нас здесь беспокоить.

Она вышла из холла и с торжествующим видом направилась в свою палату. Она сделала нечто такое, чего никогда еще не делала в своей жизни.

Прошло три дня после инцидента с группой, которую Зедка называла «Братством». Вероника сожалела о пощечине – не из страха перед какой-то местью со стороны мужчины, а потому, что сделала нечто ей несвойственное. Если вот так увлекаться, то чего доброго можно прийти к выводу, что стоит продолжать жить дальше, а это принесет новую бессмысленную боль, поскольку вскоре – хочешь-не хочешь – придется покинуть этот мир.

Единственным выходом сейчас было замкнуться в себе, уйти от людей, от всего мира, чтобы любой ценой оставаться прежней, внешне полностью подчиняясь режиму и правилам Виллете. Вероника вскоре вжилась в обычный распорядок лечебного заведения: ранний подъем, завтрак, прогулка в саду, обед, бездельничанье в холле, снова прогулка, ужин, час-полтора у телевизора, отбой.

Перед отбоем всегда появлялась медсестра с лекарствами. Всем в палате раздавались таблетки, только Веронике делали укол. Укол она принимала безропотно, только однажды спросила, зачем ей столько успокоительного, если на сон никаких жалоб нет. Оказалось, что это не снотворное; для инъекций ей предписано средство, поддерживающее сердечную деятельность.

Итак, Веронику начала засасывать больничная рутина, когда дни похожи как близнецы. А когда они похожи, то сменяются быстрее: еще два-три дня, и отпадет необходимость чистить зубы или причесываться. Вероника заметила, что с сердцем все хуже: все чаще случалась одышка, болело в груди, пропал аппетит, при малейших усилиях кружилась голова.

После инцидента с Братством она порой задавалась вопросом:

Если бы у меня был выбор, если бы я раньше поняла, что мои дни одинаковы потому, что я сама захотела, чтобы они были такими, то тогда, быть может...

Но ответ был всегда один и тот же: нет никаких «быть может», потому что нет никакого выбора. И возвращался внутренний покой: все уже предрешено.

В эти дни она подружилась с Зедкой – хотя такие отношения трудно назвать настоящей дружбой, поскольку для ее появления нужно немало времени, а в данном случае это было исключено. Они играли в карты – испытанное средство скоротать время, – и порою в молчании прогуливались вдвоем в саду.

В то утро все после завтрака должны были отправиться в сад, как заведено, принимать «солнечные ванны». Но к Зедке подошел санитар и напомнил, что сегодня у нее «процедуры», так что нужно вернуться в палату.

Это услышала завтракавшая с Зедкой Вероника и спросила:

– Что за «процедуры»?

– Это старый метод, еще с шестидесятых годов, но врачи считают, что он может ускорить мое выздоровление. Хочешь посмотреть?

– Но ты же сказала, что у тебя депрессия. Разве недостаточно просто принимать лекарства, чтобы восполнить нехватку того вещества, про которое ты говорила?

– Так ты хочешь посмотреть? – настаивала Зедка.

Это искушение, – подумала Вероника. – Тебе не нужно больше узнавать ничего нового. Все, что тебе нужно – это терпение. Однако ее любопытство пересилило, и она утвердительно кивнула.

– Вы же знаете, что это не спектакль, – возразил было санитар.

– Она ведь скоро умрет. А что она видела в жизни? Позвольте ей пойти с нами.

В присутствии Вероники Зедку, продолжавшую улыбаться, привязали к кровати.

Объясняйте ей то, что происходит, – сказала Зедка фельдшеру. – Иначе она испугается.

Тот повернулся к Веронике и показал шприц с жидкостью для инъекции. Казалось, ему доставило удовольствие то, что к нему обращаются как к врачу, который объясняет стажерам, что следует делать и какие процедуры применять.