Версаль. Мечта короля

Гвардейцы раздвинули полог палатки. Вошел Людовик. Его сопровождали несколько гвардейцев, Генриетта и Софи. Король прошел к столу. Лувуа почтительно поклонился. Филипп расплылся в улыбке.

– Замечательные новости, брат! – начал он.

– Знаю, – перебил его Людовик. – Война окончена. Сегодня в Турне должны начаться переговоры о прекращении сражений.

У Филиппа открылся и тут же закрылся рот. Потрясенный известием, он посмотрел на Лувуа, затем на де Рогана и снова повернулся к Людовику.

– Но мы так упорно сражались ради этого момента! Ты знаешь, сколько наших солдат погибло, чтобы он наступил?

– Мы сохраним позиции наших войск, – сказал король. – Но не более того. Постоят день или два. Но эта война окончена.

Филиппа захлестнула ярость. Он стиснул кулаки, скрежетнул зубами:

– Зачем? Мы можем победить. Сегодня же, дав решительное сражение.

– Шансы не в нашу пользу, – возразил король.

– Мы понесли большие потери. Прикажешь о них забыть и свернуть все, что так тщательно готовилось?

Людовик знал: еще несколько таких фраз, и его терпение иссякнет. Но пока ему удавалось оставаться спокойным.

– Я хочу поговорить с братом наедине. Оставьте нас, – распорядился король.

Все, кто был в палатке, вышли. Гвардеец опустил полог.

– Я приехал за тобой, – сказал Филиппу Людовик.

– А я здесь не охотой развлекаюсь. Я сражаюсь, а в перерывах между битвами пользую смазливых парней. Интересно, зачем это тебе понадобилось прекращение боевых действий? Уж не затем ли, чтобы толпы встречали тебя восторженными криками: «Слава королю Людовику, который отправился на войну и без единого выстрела добился мира»?

Людовик почти вплотную подступил к брату. Филипп не думал сдаваться. Король и воин скрестили взгляды.

– Я тебе еще не все сказал, – продолжал Людовик. – Наши шпионы разузнали, что за твою голову назначена солидная награда. Испанцы отрядили опытных наемников, чтобы разыскать тебя на поле боя и взять в плен. Они намерены сделать тебя своей козырной картой и диктовать мне условия. Я не собираюсь рисковать. Поэтому решено: ты поедешь со мной.

– Да пойми ты: если я уеду, без меня наши солдаты обречены на гибель.

– Я не хочу, чтобы последнее сражение в этой войне стало последним и в твоей жизни.

– На поле брани нет королей. Нет дворян и крестьян. Там все равны. Все сражаются насмерть, но надеются остаться в живых. Завтра, на поле битвы, у меня будет больше общего с врагами, чем с тобой – моим родным братом… Прости за правду. Знаешь, на войне придворная учтивость слетает, как шелуха. – Филипп взялся за край полога. – Генриетта! Где моя жена?

– Завидую твоему братству, – тихо сказал Людовик. – А мой удел – одиночество, с которым ты никогда не сталкивался и не столкнешься.

– Завтра я буду рядом с моими братьями, – дерзко заявил Филипп.

– Которые только и ждут, чтобы заманить тебя в укромное местечко и убить.

Филипп вышел из палатки. Королевская свита стояла неподалеку. Филипп подошел к Генриетте и молча выдернул из ее шляпы самое яркое перо. Перо он воткнул в петлицу своего камзола наподобие флага.

– Завтра я нарочно оденусь так, чтобы меня сразу можно было узнать, – заявил Филипп.

Внезапно он обнял и поцеловал жену с грубоватой страстностью солдата. Воина, намеренного побеждать и завоевывать.

Наутро, едва рассвело, две тысячи французских солдат двинулись по полю к позициям испанцев. Их встретили пушками и мушкетными залпами, но французы упрямо продолжали наступать. Кто-то падал, успев испустить предсмертный крик. Остальные, словно не замечая гибели товарищей, шли дальше, исполненные решимости победить.

В середине войска, воодушевляя своих солдат, скакал Филипп. Рядом с ним был маркиз де Роган. Филипп сидел на лошади, выпрямившись во весь рост. Им владела кровожадная ярость. Других чувств не было. Он сам вершил свою судьбу, пусть и ужасающую, но это была его судьба. Достав из кармана зеркальце, Филипп посмотрелся в него и, оставшись доволен выражением своего лица, выхватил шпагу, пришпорил коня и понесся по склону в утренний туман.

5 Весна 1668 г.

– Отдыхай, мой благородный скакун.

Филипп сидел по-турецки на склоне холма, окруженный опаленной травой и телами убитых вражеских солдат. Голова его верного коня покоилась у него на коленях. Рана в груди лошади была смертельной. Человек и животное оба это знали. Конь фыркал и натужно дышал. Его глаза еще вспыхивали белым огнем, однако каждый вздох лишь усиливал кровотечение. После долгих, томительных минут судороги ослабли. Казалось, умирающий конь смирился со своей участью. Его серая морда в последний раз содрогнулась. Громадные глаза подернулись пеленой. Бока еще раз поднялись. Ладонь Филиппа обдало теплом. Последним теплом.

– Мир праху твоему, – тихо произнес Филипп. – Ты достойно послужил мне и Франции.