Версаль. Мечта короля

– Чтобы не плодить слухов, – сказала Генриетта.

– А Луизе де Лавальер сообщили? – не унималась Атенаис.

– Сообщили, – ответила королева.

– Тогда… это серьезно.

Мария Терезия посмотрела на Генриетту и молча кивнула.

– Что… что будет, если… – начала мадам де Монтеспан.

– Никаких «если», – отчеканила Генриетта. – Король поправится.

Они с королевой пошли дальше. Мадам де Монтеспан осталась стоять посреди коридора.

– Конечно, он обязательно поправится! – крикнула она вдогонку, сомневаясь, что королева и Генриетта слышали ее слова.

Всякий раз, когда ему нужно было что-то написать, герцог Кассельский вспоминал свой просторный кабинет в сгоревшем замке и массивный письменный стол. Его нынешнее дворцовое жилище вынуждало сгибаться в три погибели, усаживаясь за узкий стол, где недолго занозить руку о плохо обструганные доски. Но выбора у герцога не было. Вздохнув, он обмакнул перо в чернильницу и только приготовился вывести первые слова, как с потолка на бумагу упало несколько крупных капель. В хваленом Версальском дворце протекала крыша. Он поднял голову к потолку и увидел еще одну такую же каплю, готовую упасть. «Проклятие! Неужели знатному дворянину не могли выделить помещение, где хотя бы не каплет над головой?» – сердито подумал герцог.

Бросив перо, он откинулся на спинку стула и тут вдруг заметил, что под дверь подсовывают записку. Герцог вскочил, схватил записку и распахнул дверь.

В коридоре было пусто.

Он повертел в руках послание, скрепленное такой же восковой печатью, как и предыдущее.

Одной из привычек, сохраненных Монкуром от прежней жизни, была охота. Сейчас, когда король болел, можно было беспрепятственно охотиться в угодьях его величества, что Монкур и делал. Накрапывал дождичек. Его верный спаниель полез в кусты за подранком-фазаном, однако вернулся без добычи, но с запиской, прикрепленной к ошейнику. На ней была знакомая печать.

За окном не было ничего, что могло бы усладить взор, однако Шевалье продолжал смотреть в окно. Его глаза рассеянно следили за бегущими по небу облаками, после чего переключились на косяк птиц. Потом он заметил озябшую муху, которая ползла с наружной стороны стекла. Услышав шаги вошедшего Филиппа, Шевалье сказал, не оборачиваясь:

– Если король чувствует боль у основания волос, может, на него подействовало вчерашнее вино? Как говорят: «Съешь шерсть зверя, который тебя укусил». Вот только не знаю, кому захочется завтракать шерстью?

Шевалье почувствовал на себе сердитый взгляд Филиппа.

– Я что-то ляпнул невпопад? Ладно, не дуйся. Лучше расскажи, как здоровье нашего короля?

Филипп то сжимал руки в кулаки, то снова растопыривал пальцы. Похоже, он хотел что-то сказать, но не решался.

– Давай поговорим, – предложил Шевалье, поворачиваясь к Филиппу. – К чему вся эта секретность?

Филипп подошел к столу, схватил недопитый бокал и вдруг бросил на стол. Вино растекалось по поверхности, красное как кровь.

– Поклянись мне, – потребовал он у Шевалье.

– Клянусь жизнью моего отца.

– Твой отец умер.

– Тогда жизнью матери.

– Не паясничай!

Шевалье шагнул к Филиппу, взял его за руку:

– Мне больно видеть тебя в таком состоянии. Я могу хоть чем-то тебе помочь?

– Я же сказал: поклянись. То, что ты услышишь от меня, не должно становиться достоянием ничьих ушей.

Шевалье приложил руку к сердцу:

– Клянусь своей жизнью.

Филипп окунул палец в пролитое вино.

– Мой брат очень болен, – тихо сказал он.

– Я всегда говорил, что из тебя получился бы замечательный король.

– Прекрати! – сердито сверкнул глазами Филипп.

– Неужто все так серьезно? Боже мой.

– Людовик смертельно болен. Если он умрет, меня назначат регентом.

– Прости, друг. Я и понятия не имел.

Филипп схватил Шевалье за воротник камзола:

– Никому ни слова! Настало время испытаний, но я знаю, что с твоей поддержкой смогу преодолеть любые трудности.

– Конечно… Какая ужасная новость. Мне ее нужно как-то переварить. Пойду прогуляюсь. Идем вместе.

– Я не пойду, – покачал головой Филипп. – Мне надо… подумать.

Шевалье велел слуге, стоявшему у двери, принести его плащ.

– Как хочешь, – сказал он Филиппу, нежно потрепав того по щеке. – Я всегда молюсь о нем. И о тебе тоже.

Слуга помог Шевалье одеться. Он уже выходил, когда Филипп окликнул его:

– Ночью ты сказал одну фразу: «Близится буря». Что ты имел в виду?

Шевалье обернулся. Их глаза встретились.

– Я что, говорил такое? Должно быть, сболтнул спьяну.

В спальне короля витал тяжелый, зловонный запах болезни. Филипп Орлеанский невольно зажал нос. Все, кто находился в комнате, стояли у стены, беспомощно наблюдая, как Людовик мечется в своем беспокойном, лихорадочном сне. Для Филиппа это зрелище было особенно тяжелым. Никогда еще он не видел брата таким хрупким и беззащитным.

Вскоре пришел Роган и попросил разрешения подойти к королю. Бонтан покачал головой:

– К его величеству сейчас может приближаться только его врач.

Роган не спорил.

Прошло еще несколько томительных минут.

– Где же его врач? – не выдержал Филипп.

– Отправился за лекарством, – ответил Бонтан.

– А где вообще живет этот эскулап? В Марселе? – все более распалялся Филипп.