Версаль

Народ оплакивал смерть Монсеньора. Когда же не стало и герцога Бургундского, то несчастья королевского двора тронули и представителей просвещенного общества. Маркиза де Ламбер писала: «Чего только не ждали от будущего короля, которого воспитали в благородном духе и научили, как ограничивать справедливо власть», маршал де Тессе заметил: «Рука Господа опустилась на нас, похищая у Франции короля, добродетель которого подавала такие большие надежды».

Старый король потерял своего горячо любимого внука, он видел, как чуть ли не ежедневно уменьшался список наследников по прямой линии. 8 марта умер третий дофин, герцог Бретонский. Ему было всего пять лет, и наследником он пробыл 19 дней. Мадам Елизавета Шарлотта писала: «Вчера меня заставила плакать маленькая собачка дофина. Бедное животное взошло на возвышение в домовой церкви Версаля и начало искать своего хозяина в том месте, где он, молясь, в последний раз становился на колени… В святая святых (в королевском кабинете) много говорили о прошлых делах, но ни слова не сказали о настоящих – ни о войне, ни о мире. Больше не говорят ни о трех наследниках, ни о герцогине из страха напомнить о них королю. Как только он начинает об этом говорить, я перевожу разговор на другую тему и делаю так, как будто я не расслышала».

Однако король постоянно думал об этих потерях и видел в них перст судьбы. Он говорил: «Господь меня наказывает, я это заслужил, но оставим наше горе оплакивать нашим домочадцам и посмотрим, что можно сделать, чтобы предупредить беды государства».

На этом испытания не окончились. 16 апреля 1713 года в Версале умер младенец герцог Алансонский. Ему исполнилось только три недели. 14 мая 1714 года скончался Карл Французский, герцог Беррийский, младший брат герцога Бургундского.

Вид на Версальский парк от фонтана Латоны

Теперь все будущее королевской династии держалось на последнем единственном потомке чистых королевских кровей, Людовике, герцоге Анжуйском, будущем Людовике XV. Он родился 15 февраля 1710 года.

И вот, подошел черед самого Людовика XIV. Король говорил мадам де Ментенон: «Я всегда слышал, что трудно смириться со смертью; я же, дойдя до этого момента, которого человек так страшится, не нахожу, что так уж трудно принять это решение».

Старое дерево казалось всем неискоренимым, и в государстве этому только радовались. Даже те, кто считал, что правление Людовика XIV несколько затянулось, понимали, что в случае смерти старого короля тяжкий груз правления ляжет на плечи малолетнего монарха и начнется смута. Но Людовик XIV в своей жизни так много воевал, работал, ездил верхом, что его здоровье было значительно подорвано.

Летом 1715 года жизнь текла как и прежде. 9 августа король вернулся с охоты несколько усталым. На следующий день он отправился в Версаль. Почувствовав внезапное недомогание, Людовик с трудом дошел из кабинета до часовни. В воскресенье прошло заседание совета министров. После этого король последний раз в жизни совершил прогулку до Трианона.

В понедельник, 12 августа, Людовик почувствовал сильные боли в ноге. Врачи поставили диагноз – радикулит. Многие врачи могли бы в этом случае ошибиться, но самая страшная ошибка состояла в том, что в продолжение двух недель они упорствовали в своем диагнозе. Часть дня король работал с министрами, а затем, невзирая на усиливающееся недомогание, отправился к маркизе на концерт камерной музыки. В десять часов состоялся церемониал королевской трапезы в присутствии большого количества придворных. Этот церемониал всегда был своего рода спектаклем: ел один король, а остальные только присутствовали. Лег спать Его Величество в 12 часов ночи. Маркиз Данжо, который присутствовал на церемонии отхода ко сну, пришел в ужас: «Он показался мне мертвым, когда я увидел его раздетым. Никогда еще человек мощного телосложения не превращался за такой короткий промежуток времени в ходячий скелет, казалось, плоть его быстро таяла».

Такой напряженный режим сохранялся еще двенадцать дней, причем страдания больного ежедневно усиливались.

Только 24 августа Людовик XIV осознал, что болезнь его зашла слишком далеко и что он уже никогда не поправится. Он почувствовал приближение смерти и сам вынес себе приговор, не дожидаясь заключения врача. Конечно, король боролся изо всех сил, потому что знал: каждый отсроченный день, каждый день, отвоеванный у болезни, – это день, выигранный для малолетнего наследника.

24 августа после ужина Людовику стало так плохо, что он отпустил придворных, позвал священника и исповедался. Нога короля почернела, и это было очень похоже на гангрену. Врачи не придумали ничего более остроумного, как сказать, что «весьма смущены». Его Величество, заявили они, «страдал ознобом с Троицы», и теперь болезнь осложнилась из-за того, что больной пренебрегал лечением.