Вершалинский рай

— А сколько народ до этого намучается, страшно подумать! — пожалела Христина.

— Потому что нет такого Соломона, что сказал бы людям: одумайтесь, начните жить в мире, какого рожна вам нужно! — произнес Майсак.

И Альяш счел нужным вступить в разговор.

— А кто в том повинен? Кто виноват, что конец света идет? — грозно спросил он. — Сами люди виноваты! Когда-то Моисею бог дал десять заповедей, и с того времени хоть на одну, думаешь, меньше стало?.. Может, тысячу лет люди прожили с ними — и те же самые пьянки, грехи, разбой, танцы, обман на каждом шагу, распущенность! На сенокосе или жатве раздеваются до пупа… Тьфу! Иного свистуна палкой в церковь не загонишь, а в воскресенье готов делать что угодно, только бы ему заплатили!

«А ведь и верно! — подумала в страхе тетка Химка. — Жалость берет, когда смотришь, как бедные пчелки мучаются, воск с цветочков собираючи, чтобы озарить им святой лик, а какому-нибудь хлюсту ничего не стоит прикурить от свечи!.. Разве такие тебе пошепчут какую-нибудь молитву, чтобы всем было хорошо, или церковную песню споют? Не-ет, мой Яшка не такой, храни его боже, хоть бога, говорят, и не признают в Советах! Сызмальства уважительным был, а уж теперь… Не виноват же он, что их там в церковь не пускают!..»

А пророк ярился все больше:

— Даже кринковские евреи перестали ходить в свои синагоги, а посмотри на нас!.. Сколько приходило к нам в прошлом году, в позапрошлом?.. В этом — может, десятая часть того, что было раньше!.. А что делается в других церквах?! Местами попы разводы стали делать за деньги! Эти кабаны золотые зубы себе вставляют, радивы понакупали и слушают то, что богу одному позволено!..

— Не хватает только, чтоб с небом говорить начали! — проворчала сердито Христина.

— Найдутся, найдутся ловкачи, что и на такое решатся, думаешь, нет? — свирепел пророк. — В Библии сказано: перед концом света наступят времена, когда люди станут дерзкими, гордыня их обуяет, родителям не будут подчиняться, благодарность забудут! Храмы опустеют, люди начнут отлынивать от работы, в разврат ударятся и с небом спорить станут! Брат на брата пойдет, дочь против матери!.. Вот тогда желтая чума зальет мир, земля разверзнется, и на том месте останется только мрак и семь столбов дыма!

— А мы можем сейчас прочитать! — Давидюк с готовностью полистал неразлучную Библию, стал водить пальцем по строкам. — Вот, пожалуйста: «Ибо восстанет народ на народ и царство на царство и будут глады и землетрясения по местам. Все это начало болезней. И тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне!.. Ибо где падет труп, там соберутся орлы, и после скорби дней тех люди будут воздыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на Вселенную… И море восшумит и возмутится, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и своды небесные поколеблются!..»

— Амант! — набожно крестясь, прошептала Химка.

— И поколеблются, что тут такого? — рассудил Майсак, огладив пышную бороду. — В календаре было написано про затмение луны. Дай, думаю, проверю! Пришел назначенный день — точно! Целый час не было луны! То же и в Библии — знали, что вписывали!

Христина возмутилась:

— А ты, Петрук, еще так спокойно говоришь об этом! Конец же света идет!.. Альяш говорит про золотые зубы у батюшек — это что! Поповны в белых перчатках да шляпках прутся в самую церковь! Все девки и молодки лифчики себе позаводили! А в городах вместо детей бабы собачек себе заводят и ходят с ними по тротуару!.. А что люди стали из муки выделывать! Уже не могут есть простого хлеба, всякие кренделя выпекают!.. Должен же всему этому конец быть?

— К концу, к концу все идет, — задумчиво поскреб бороду Ломник. — Постепенно, помаленьку — и настигнет людей беда, сами не заметят даже.

— Ты только присмотрись к людям, что к нам идут, — ужаснулась Христина, — разве они такие, как раньше были?.. Ржут, всюду лезут без стеснения, словно все чертовой печаткой клеймлены!

— А ты сомневалась? Конечно, клеймлены! Разве может так долго продолжаться?

— Я вам говорил, было мне когда-то видение, — снова в наступившем молчании заговорил Альяш. — Иду я будто ночью и вижу — архангел Гавриил на белом коне. Затрубил, и небо расползлось… В Грибовщине все погибло — и люди, и хаты, и коровы… Остался только Вершалин. Город такой, что будто бы я построил на холме перед Лещиной. У Жедненского леса собор великий и домики с палисадниками, все каменные, окна блищат на солнце, заборы известкой выбелены… Жеребята взбрыкивают, резвятся на выгоне, дым валит из труб, ветряки крутятся…

Наступила минута тяжелого молчания. Слышны были только голоса Станкевича и Чернецкого. Они играли в шахматы на ступеньках церкви.

— Вот напужал, поджилки трясутся! — дразнил Фелюсь друга. — А это что? — сделал он ход деревянным конем.

— Поду-умаешь, какой храбрец! — в тон противнику отвечал Банадик. — Сует деревяшку какую-то! Ты хоть и шишка, сторож церковный, а коньку твоему мы сделаем сейчас секим-башка, вот смотри!.. Ага, у тебя язык сразу будто шпагатом перевязали?! Погорел ты, браток, как Заблоцкий на мыле!..