Вершалинский рай

— Ой, умо-ора! Они: «Спаси нас, Альяшок, благослови нас, Илья!..» А у него… хи-хи-хи-хи!.. — покатывалась Люба, держась за штакетник.

— А он: «Богу молитесь, а не мне, богу!.. Булку детям купи за эти деньги!» А у самого… Ха-ха-ха-ха!.. Ой, помру от смеха! — вторила Зина. — Все наружу, как у пьяного!.. Проро-ок, ха-ха-ха-ха!..

Никто не заметил тучи в небе. Только Нестерович успокоила подруг, только Терениха накрыла клеенкой очередную клиентку — неожиданно сверкнула белая в дневном свете молния, осветила фиолетовые края неприметной до сих пор серой тучи, и сразу же заблестела косая стена стеклянных нитей. Упругий дождь хлынул, как обвал; он искрился на солнце, сверкал и радовал глаза.

— О-ёй, вымокнем!..

Очередь к знахарке вмиг разлетелась. В преувеличенной панике девчата бросились под пиджаки к парням. Те охотно пускали их и вместе убегали, якобы спасаясь от теплого, как чай, дождя. Девушки подбирали подолы, оглашали село визгом, в котором звучали молодая радость и притворное негодование — не то на дождь, не то на цепкие руки, обнимавшие их. А над всем этим веселым бедламом уже играла семицветьем двойная радуга.

— Мама, мама, глянь туда — золотые ленты падают с неба! — восторженно кричал какой-то малыш под деревом, где укрылась Женя Нестерович с подругами.

В тот день из молодежи Альяша, возможно, видели только гарковичанки. Но и все остальные были довольны. Одними прибаутками хлопцы запаслись на всю жизнь.

Если подытожить, то выйдет: старые и молодые попали в орбиту огромной легенды, в созданное дядькой Альяшом поле нравственного напряжения и уже не могли противиться той могучей силе, которая тянула их в Грибовщину.

СТАРШЕВЦЫ РАССУЖДАЮТ ОБ АЛЬЯШЕ

Паломничество в Грибовщину продолжалось. По этому поводу в нерабочий день в нашей хате собрались мужчины.

Собирали делегацию на съезд ТБШ[14]. В Грибовщину на разведку для начала отправили на велосипеде маминого брата — Николая Кохановича. Ожидая его, долго курили, сплевывали, разговаривали о том о сем.

Вернувшись из разведки, весь потный, Николай доложил:

— Народу пропасть! Как муравейник, ей-богу! В колодцах воды не осталось, и лошадей поить в Студянские пруды водят! Оглобли — лес непроходимый, торчат, как пушечные стволы, не хватает только немецких еропланов да цепеллинов в небе! Одних велосипедов сотни! Визжат, грызутся лошади, гвалт, неразбериха, — как в пятнадцатом году, когда уезжали от войны в Россию… Из Гродно понаехали паны, поставили машины в стороне и показывают женам весь этот театр…

Забившись в уголок, мы с братом превратились в слух. Многое нам было непонятно, но, как ни странно, из слышанного в детстве лучше всего запоминается именно непонятное. И мне хорошо запал в душу тот разговор, тем более что отец много раз впоследствии пересказывал его знакомым.

— Виделся с хлопцами, — продолжил дядя Николай, — с плянтовскими Прокопчиками, Евгением Курзой из Нового Острова. Женю Нестерович встретил. Что делают? Плечами пожимают! Какое-то всеобщее сумасшествие! Женька листовки разбросала — ни одну в толпе не подняли, все втоптали в песок, как стадо баранов! Закажем новые в центре — и эти никто не станет читать, только тюрьму заработаем. Тут и войска не справятся!

Он попросил воды. Пока Николай утолял жажду, отец размышлял вслух:

— Нашелся один обормот и водит, холера, всех за нос! — Он даже зубами скрипнул от злости. — Всыпать бы одному-другому плетей, вмиг образумились бы!

— Не поможет, Никифор, — возразил сын Сахарихи Осип. — Наоборот, еще сильнее потянутся! Как же, великомученик! Такие умники нашлись в Канюках. Били богомольцев, купали в конопляных ямах, колючую проволоку протягивали через дорогу — ни черта не помогло! Собрались богомольцы в «ковчег» свой молиться перед портретом Альяша — хлопцы подпалили хату! Что ты думаешь? Не побежали от огня. Решили, что это воля божья. Хлопцам пришлось силой их выволакивать! Добились чего-нибудь? Только несколько коров сгорело, а богомольцы стали еще усерднее молиться.

— Темнота, — улыбнулся Николай.

— Ты, Осип, возмущаешься, а сам родную сестру удержать не смог! — напомнил Салвесь. — Это, холера его возьми, не так просто!

Из семи тысяч членов КП ЗБ больше половины сидело в тюрьмах, остальные были загнаны в подполье. Таким подпольщиком был и Осип, окончивший в эвакуации школу в Казани.

— Сам того не желая, на обочине православия наш Климович создал новую религию с собственным механизмом воздействия и поставил перед забитыми мужиками мнимую цель, — продолжил он. — А со всякой религией надо обращаться осторожно. Она порождение слишком многих причин, а ее легенды и течения возникают не как следствие того, что наивные люди попадают на удочку какому-нибудь проходимцу. Творятся они самими массами, которые, не обладая ясным знанием причин своего бедственного положения, впадают в мистику, чтобы заполнить духовный вакуум.

Заметив, что говорит слишком отвлеченно, Осип пояснил: