Вершина мира. Книга первая

– Что ты читаешь? – тихо спросила я. Влад подпрыгнул от неожиданности и поднял на меня глаза.

– Историю, – коротко ответил он.

– И как, нравиться тебе наше прошлое? – попыталась пошутить я.

– Оно отвратительно, – скривился Влад, – равно как и настоящее.

– С чего ты взял? – полюбопытствовала я, присаживаясь на край стола.

– Пока будет существовать рабство, история человечества, равно как и само человечество, будет отвратительным, – резко пояснил он.

– Но, Влад, – растерялась я, ловя на себе угрюмый взгляд серых глаз, – а как же искусство? Человечество создало много прекрасного – музыка, литература, живопись, наконец!

– Живопись? – хмуро переспросил он. – Тебе известно, что один из великих художников древности, писал большое полотно, на картине должно было быть сражение. Для усиления впечатления художник решил нарисовать сильного воина, умирающего от ран. Художник писал с натуры, но где найти в мирном уголке израненного воина? Художник приказал привести сильного раба и жестоко избить его, а пока несчастный умирал от боли и побоев, закончил картину. Полотно получилось большим и правдоподобным, им поражались и любовались спустя много веков, а несчастный раб умер страшной смертью. Вот она, твоя хваленая живопись!

– Влад, это было давно, – попыталась я урезонить парня, прекрасно помня эту отвратительную историю и панорамное полотно, но, к своему стыду, абсолютно не помня имени художника, – и не все для создания своих произведений были настолько жестокими.

– Да, это было давно, – глухо отозвался он, словно не слыша меня, – но с тех пор ничего не изменилось.

– Ты прав, – сдалась я, – человечество развивается по спирали и история повторяется с незавидным постоянством. Ничего не меняется, только декорации – человечество слезло с дерева, потом из неудобной арбы пересело в огромные космические корабли, а так все осталось прежним. Даже Иуда и тот до сих пор продает своего учителя за тридцать тетрадрахм.

– Кто такой Иуда? – тут же заинтересовался Влад.

– Иуда из Кариота, – неохотно пояснила я, боясь, что он втянет меня в мало знакомую область, – один из двенадцати апостолов, предавший своего учителя Иисуса Христа за тридцать серебряников. Христос считался сыном Бога, но, тем не менее, был приговорен прокуратором Иудеи Понтием Пилатом к страшной казни на кресте. Сын божий умер в тягостных мучениях, Иуду убили, то ли ножом, то ли веревкой, точнее не скажу, чуть ли не по приказу прокуратора Иудеи, но тут мнения тоже расходятся, а сам Понтий Пилат всю оставшуюся жизнь мучился из-за того, что осудил невиновного.

– А что было дальше? – потребовал Влад, когда я замолчала.

– Возьми книгу и почитай, – возмутилась я, – я не очень разбираюсь в церковных темах. Меня сейчас интересуют проблемы более насущные. Например, как мог ты, дурья твоя башка, сожрать в одну харю почти двести грамм сырокопченой колбасы, напичканной доверху острыми приправами?

– Я нечаянно, – смущенно покаялся Влад.

– Ты, конечно, волен есть все, что душе заблагорассудиться, – заявила я, – но при этом я настоятельно прошу помнить о своем неподготовленном желудке, и о человеке, который обитает у тебя под боком и тоже любит лакомиться подобными вещами!

– Извини меня, – забормотал парень, виновато склонив голову, – такого больше не повторится.

– Ладно, ты прощен, – утешила я его, про себя раздраженно фыркнув: «Детский сад!»

Успокаивало одно, Влад начинал приспосабливаться. Кошмары отступали, и парень почти перестал скулить по ночам. В особенно тяжелые ночи я укладывалась рядом, прижималась к беспокойно спящему мужчине, своим теплом прогоняя то черное и страшное, что не давало покоя. Помогало. А еще парень никак не мог отмыться и готов был принимать ванну по несколько раз в день. Психологический заворот. Я с таким уже встречалась, когда практику проходила у судебных психологов. Люди, прошедшие через физическое насилие жаловались, что никогда не смогут от этого отмыться и готовы были скоблить себя до крови, лишь бы смыть чужие руки. Это пройдет. Со временем, нужно лишь набраться терпения и ждать, не пытаясь лезть с уговорами.

Если отбросить раздражающую покорность, странно помешанную с упрямством и, как ни удивительно, хамством, а от этого постоянное ожидание наказания, Влад был обычным парнем, и жизнь, как ни старалась, не сумела его сломать. Что с одной стороны значительно упрощало мою задачу, но с другой в той же, если не в большей, мере осложняло. Парень по каждому вопросу имел свое мнение, но настолько умело его скрывал, сказывалась многолетняя привычка, что порой казался сущим ребенком. А в остальном… Он любил облака и шоколад, завернутый в хрустящую фольгу, ощетинивался, когда на него давили, удивлялся разноцветным рыбам в аквариуме кафе, в которое я осмелилась его вывести, и огорчался, если не удавалось перед сном тайком стянуть что-нибудь из холодильника.