Вершина мира. Книга вторая.

Прилетаешь, практически на пустое или развороченное стихией, либо войной, место. Лечишь, работая по двадцать пять часов в сутки из двадцати четырех. В таких местах, как правило, нет ни нужной аппаратуры, ни надлежащего места, только полевые лазареты, в которые превращены наспех возведенные армейские палатки. А ты мечешься, налаживаешь местное обслуживание. Подачу питьевой воды, разбор завалов или эвакуацию. Выбиваясь из сил, вымаливаешь по крохам нужные медикаменты, если их смогут доставить, а если нет… Собираешь вокруг здравомыслящих людей, носящих белые халаты. Через некоторое время смотришь — все завертелось само собой. Все работает и без тебя, и ты уже здесь без надобности. И летишь дальше, туда, где нужнее. Туда, откуда молят о помощи, и, все сначала… а потом еще… и заново…

И уже не запоминаешь названий, помнишь лишь, что здесь: война, землетрясение или прошел пояс торнадо, разрушивший жизнь единственного на планете города. И работаешь, работаешь до одури, почти до смерти. Вот только, Зака жалко — привязался ко мне, чертенок, а ему здесь не место.

С Заком отдельная история. Случай, сведший с этим беспокойным обормотом, прост до наивности. Если рассказывать в двух словах, заключается во фразе: 'Зарекалась свинья не лазить в апельсины!'. Года три назад. У меня закончилась очередная смена на одной из планет в самом пограничье, я направлялась на корабле космического патруля с романтичным названием 'Перекресток' на ближайшую базу своего отделения. Но в пути получилась задержка — из-за мелкой неисправности, 'Перекресток' был вынужден зайти в ближайший порт. Я восприняла эту задержку стоически и решила за время ремонта осмотреть окрестности.

Просто так гулять было странно. Городок, прямо, скажем, оказался паршивеньким, как впрочем, все новые города. Я зашла в местную больницу, потолкалась меж персоналом и отметила до сотни нарушений и просчетов, решив написать докладную записку, едва прилечу на базу. Лучше устранить все сейчас, по тихой воде, чем расхлебывать, не приведи Бог, что неприятное случись.

Я уже возвращалась в порт, когда услышала в подворотне возню. Не сумев преодолеть любопытство, я завернула на звук, показавшийся мне знакомым.

То, что я обнаружила в грязной подворотне, было отвратительно. Пятеро крепких четырнадцатилеток, среди них две девчонки, с упоением пинали что-то скорчившееся под их ногами. Это что-то, перемазанное в пыли и крови, еще умудрялось огрызаться короткими слабыми выпадами. Вслепую. До чего только могло дотянуться.

Диспозиция пришлась не по нраву. Что не сделал бы тот, кого так самозабвенно пинали, пятеро на одного, это многовато. Привычным движением сорвала с пояса подарок Себастьяно, кнут с модернизированной маленькой 'кошкой'-карабином, вплетенным на конце. Не особо широко размахнулась и щелкнула в нескольких миллиметрах над головами дерущихся.

Услышав непонятный свист, а затем оглушительный щелчок, эхом заметавшийся по грязной подворотне, подростки присели, оглянулись. Увидав, что снова отвожу кнут назад, трусливо бросились врассыпную, тут же скрывшись в многочисленных провалах меж портовыми складами.

Я подошла ближе, пытаясь разобраться к какой расе и полу относится предмет издевательств местной молодежи. Предметом оказался мальчишка, лет тринадцати, не больше, худой до обморока. Лицо парня, превратившееся в черно-фиолетовую маску, свидетельствовало, что подобной процедуре он подвергается не впервые, поблескивало одним глазом, второй же успел безнадежно заплыть. В этом единственном глазу, смотрящем на меня, застыл животный ужас, а разбитые губы, с уже запекающейся кровью, не переставая, шевелились. Наклонившись, я уловила невнятное бормотание, в котором, невероятно искажаясь, слышалось: 'Пожалуйста, только не бейте!'

— Ты можешь встать? — спросила я присев на корточки, оставлять его никак нельзя — забьют.

Из глаза выкатилась слеза, чертя на щеке черную дорожку, и он только покачал головой. Я все-таки заставила его подняться, взвалив почти весь его вес на себя — нужно было уходить и как можно скорее. Еще неизвестно, кого могли привести малолетние изверги, никому ведь не нравится, когда отнимают любимую игрушку.

Я молча дотащила мальчишку до 'Перекрестка', оставив на потом все расспросы и возражения. Все это время меня преследовало мерзкое чувство дежа вю, но только реальность теперь, была куда извращенней, чем тогда.

Затащив свою ношу в госпитальный отсек корабля, пошла по уже однажды проторенной дорожке. Умыть, оказать медицинскую помощь, одеть, накормить и уложить спать. Пока подготавливала все, что для этого понадобиться, он не переставал повторять все ту же фразу, словно заезженная пластинка: 'Пожалуйста, только не бейте'.

Когда же стала его раздевать мальчишка затих, сжавшись в маленький комочек с торчащими острыми локтями и коленками, чем очень мне мешал. Пришлось даже прикрикнуть, о чем тут же пожалела — он заплакал, тихонько, почти беззвучно, таращась на меня не заплывшим глазом переполненном до краев ужасом и горем.