На стене правления большущее объявление гласило, что нынче в здешнем клубе главным агрономом МТС будет прочитана лекция: «Буржуазная теория убывающего плодородия».
Ольга тихонько пошла улицей к клубу.
«Здорово навострились мы разделываться со всякими-разными буржуазными теориями, — думала она по дороге. — Р-раз — и изничтожили… Вот и Васюнину что стоит разделать под орех это самое убывающее плодородие! Куда сложней объяснить, почему так медленно прибывает плодородие наших полей. Об этом бы — о том, почему у нас низки урожаи даже на поливных землях, — об этом бы главному агроному поговорить с колхозниками…»
Приближался вечер, но было все еще жарко. И воздух, и все кругом так накалилось за день, что и с заходом солнца прохлады не наступало.
Неожиданно за селом в чистое небо поднялся огромный темный столб. Вершина столба начала расползаться и превратилась сначала в мохнатую шапку, затем в крутящуюся воронку. Постепенно столб растворился, и на его месте осталось серое, загрязнившее почти полнеба бесформенное пятно.
Шедшая к колодцу за водой женщина в стареньком платье и выгоревшем добела платке остановилась рядом с Ольгой и тоже глядела на пыльный смерч.
— К суховею, — тихо сказала женщина.
И долго еще край неба, где растворился смерч, оставался пепельно-мутным, как после большого пожара.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Жаркая, сухая погода, установившаяся вслед за весенним севом, продолжала прочно удерживаться.
Обрадованное теплом первых ясных дней, сменивших непогодь сырой затяжной весны, все разом ожило, буйно зазеленело, распустилось, ходко пошло в рост. Но один теплый день сменялся другим, еще более ясным и жарким, за первой погожей неделей пришел знойный, без единого дождя, месяц. И благо стало бедствием.
От зноя преждевременно блекли травы, жухли листья на деревьях, словно обожженные, покрывались желтизной и поникали выходившие в трубку хлеба. В безветренные дни вся природа замирала в немом оцепенении, даже птицы, словно испуганные общим безмолвием, переставали кричать. Густая пыль на дорогах поднималась прямым столбом, некоторое время неподвижно висела в воздухе и оседала медленно-медленно, точно не хотела возвращаться на сухую землю.
Полдень.
Полевой вагончик, возле которого устроился Михаил, почти не дает тени, в тени только голова, а ноги и кусок брезента с разобранным магнето на солнце.
Все три бригадные машины стоят на текущем ремонте. Трактористы работают в одних трусах и майках. Только Филипп Житков да его сменщица Маша Рябинкина в комбинезонах.
Маша берет головку шатунного подшипника и, как горячий уголь, перекидывая ее с руки на руку, подает Житкову:
— Жжет-то как!
Филипп лежит под картером. Рукава комбинезона засучены, обнажая темные жилистые руки. Масляная капля растеклась по потному лбу, другая застряла в бороде. Филипп сегодня хмур и неразговорчив.
— Жжет! — тихо повторяет он и ворчливо объясняет: — Чай, железо. До земли и то дотронуться нельзя… Прокладки-то, прокладки ровней держи, не перекашивай…
— Вам бы, Машенька, китайский зонтик заиметь, — подает от соседней машины нахально-вкрадчивый голос Горланов. Он стоит, облокотившись обеими руками на моторный блок, и с напускной отеческой заботой смотрит на Машу. Рыжие волосы его выгорели и стали светлее загорелого лба, нос облупился.
— Это к чему же он мне, твой зонтик?
— Солнце портит ваш нежный цвет лица. И вообще тень, прохлада… руки бы не жгло, а то вон как ты деликатно за ключ берешься…
Маша суживает глаза в черные щелки и, в упор глядя на Горланова, медленно выговаривает:
— За меня, Жора, не волнуйся. Побольше за собой гляди…
Горланов некоторое время смотрит на тракторы, как бы сопоставляя уже почти готовый филипповский и еще только наполовину собранный свой, не находит подходящего ответа и напускается на своего напарника Пантюхина:
— Больше жизни, Федюня! Не на пляже разлегся. Что ты с одним подшипником два часа возишься?
Пантюхин, как и Житков, лежит под брюхом трактора. Движения его медлительны и как-то по-особому сдержанны, словно он боится неосторожным поворотом могучего плеча опрокинуть или поломать трактор. На оклик Горланова он невозмутимо, в лад с поворотом торцового ключа отзывается:
— Не на пляже… Н-да… Оно бы не мешало… часок…
Горланов несколько минут с ожесточением действует коловоротом, притирая клапан к гнезду, затем бросает это занятие и начинает регулировку вентилятора.