Вершина Столетова

— Такая пословица есть и у нас, — отозвался Берковский и так же робко, стеснительно напомнил: — Корень-то у наших языков один, и утро-вечер по-болгарски звучит похоже: сутрин помудре от вечерта.

— Сутрин помудре от вечерта, — повторил за ординарцем Столетов. — Будем спать!

Хороший ординарец у него! И умница, и храбрости не занимать. В бою под Старой Загорой он не раз заслонял собой Столетова от вражеских пуль… Биография у него столь же причудлива, как у командира первой дружины Константина Кесякова. Пятнадцатилетним юношей Петр уехал учиться в Белград в духовную семинарию. Там встретился с Левским, Каравеловым, Раковским, и знакомство с этими, как их потом назовут, апостолами освобождения решило его дальнейшую судьбу. Немалое влияние оказал на молодого патриота и вдохновляющий пример его земляка — воеводы Цеко Петкова, слава о котором гремела по всем Балканам. Вернувшись в родной дом, Берковский начинает учительствовать и одновременно ведет просветительскую работу, открывает вместе с Левским народную читальню, одну из первых в Болгарии. Вскоре Берковского арестовывают, заключают в тюрьму Диарбекир, но ему удается бежать в Россию. Прослышав о формировании болгарского ополчения, Берковский торопится на сборный пункт, и его в звании унтер-офицера зачисляют в дружину. Столетов, как командир болгарских ополченцев, почел за правило иметь и ординарцем болгарина. Взяв Берковского, он ни разу об этом не пожалел и, надо думать, не пожалеет и впредь…

Хороший у него ординарец, что и говорить!.. А теперь — спать, спать.

Но не спалось.

Да, наверное, и мало кому спокойно спалось в ночь на 9-е на Шипкинском перевале. Зарево пожаров бросало кровавый отблеск на вершины. То и дело раздавался треск ружейных выстрелов на южном склоне. Главное же, все знали, чувствовали, что каждый час, каждая минута неумолимо приближают их к сражению, из которого если и не всем, то многим и многим наверняка не выйти живым.

В русском военном лексиконе еще со времен Суворова редко употреблялись такие слова, как «битва» или «сражение». Куда чаще в ходу было скромное словечко «дело»: дело под Рымником, дело под Фокшанами. Битва — это если Полтавская, сражение — разве что Бородинское, побоище — так уж Ледовое. Завтрашний бой пока еще рано считать сражением, но и обычным делом его тоже вряд ли назовешь. Занимали перевал солдаты и офицеры уже достаточно обстрелянные, побывавшие не в одном жарком деле. Но никому из защитников еще ни разу не приходилось участвовать в такой воистину смертельной схватке, когда каждому воину уже заранее известно, что против него по ту линию фронта стоят два десятка врагов…

ЭТОТ ДЕНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ИСТОРИИ…

Вспомним, братцы, как стояли

Мы на Шипке в облаках!

Песнь защитников Шипки в 1877 году

В семь часов утра турки начали атаку.

С Лесной и Лысой гор, которые неприятель занял накануне, потекли-потекли вниз стройные колонны в красных фесках. Одновременно густые таборы тронулись по шоссе к подножию Николая. Наши артиллеристы ударили картечью в самую гущину наступающих, и турки отхлынули, оставив десятки убитых и раненых. Но тут же новая волна грозно покатилась-покатилась на наши позиции и, дохлестнув до подошвы Николая, начала заливать его нижние ярусы. Новые орудийные и ружейные залпы остановили темно-синий с красным гребнем вал, и он не сразу, словно бы нехотя, но тоже откатился. И точно так же, как морская волна, отливая, оставляет после себя пену на прибрежной полосе, неприятель, отступая, оставлял на поле боя ряды трупов, и эти ряды, сначала редкие, с каждой новой атакой уплотнялись.

Чтобы не давать защитникам перевала никакой передышки, атаки пошли почти без перерыва. Высылалась густая цепь солдат, а через небольшое время следом за ней шла новая. И когда после страшного для турок штыкового удара первая цепь откатывалась, то наши солдаты, преследуя противника, натыкались на ею свежие силы. А там уже новая лавина неотвратимо двигалась на наши позиции…

Особое упорство проявили турки в атаках за шоссе. Прекрасно понимая, что их продвижение по шоссе неизбежно изолировало, отрезало сердцевину нашей позиции — гору Николай, они бросили сюда огромные силы. Спасли заблаговременно заложенные здесь фугасы. Правда, первый фугас был взорван неудачно — слишком рано, но и то неприятель в паническом ужасе шарахнулся врассыпную. Психический эффект был так велик, что османы не сразу отважились на повторение атаки. Турецкому командованию пришлось прибегнуть к крайней мере: в колоннах появились люди в белой одежде — муллы. Муллы размахивали руками и истошно вопили «алла!», должно быть, внушая турецким солдатам, что аллах непременно поможет им пройти целыми и невредимыми это ужасное место и одолеть неверных.

Второй и третий фугасы взорвались в самой середине неприятельских колонн и произвели столь страшное опустошение, что в этот день атаки на шоссе уже не возобновлялись.