Вершина Столетова

— За части — большое вам спасибо, Дмитрий Павлыч, — сказал прямо с места Филипп Житков. — Спасибо рабочим, которые по-братски помогли нам. Однако же зря вы всех нас за таких уж темных, непонимающих посчитали. И сами вы будто не понимаете, что разговор идет не о частях, не о дележке их, а о том, чтобы работать по-новому, не сезонно, а круглый год, потому что урожай готовится — пусть это вам будет известно! — не с весны, а с зимы, даже с осени… Об этом коммунисты говорят, и зря вы тут нас по-начальнически журите: не лезьте, мол, не в свое дело, занимайтесь читками и беседами. На этом собрании нет ни начальников, ни подчиненных. И нам до всего дело…

И вот все это собрание, все его страсти и треволнения уместились в несколько слов, коротких и властных, как приказ. И вчера же вечером семь машин ушли в колхозы.

Илья сунул книгу под мышку и задвинул ящик. Уже выходя из кабинета, увидел в углу, около вешалки, лыжи. На них пришел вчера Галышев на собрание из Березовки, а обратно уехал на тракторе. Лыжи забыл.

«Книжку я и вечером почитаю, — передумал Илья и взялся за лыжи. — Палки, конечно, коротки, да и крепления надо прибавить дырочки на две-три, но покататься в общем можно».

Чтобы не привлекать к себе внимания, Илья напрямки, огородами, выбрался за село и заскользил к вершине того самого оврага, в котором он встретился с Юркой.

В полях было торжественно-тихо, кроме поскрипывания лыж, не слышалось ни единого звука. Серебристой чешуей горел и переливался снежный наст, местами уже прихваченный солнцем и заледеневший. По тончайшей, едва уловимой игре света и тени глаз, привыкая, начинал различать в полевом просторе ложбины и возвышения. Низкое зимнее небо придвинуло горизонт, и он казался заманчиво близким — рукой подать.

Илья поднялся на гребень, повернул лыжи и взял разгон. Тонко запел под лыжами снег, засвистел ветер в ушах, а тело как бы начало утрачивать свою весомость, словно за спиной вырастали крылья. Илья правил по одному из склонов оврага, полого, наискось срезая его, и с каждым метром, с каждой секундой нарастала бешеная скорость, росла волнующая радость движения. Он снова почувствовал тот избыток сил, который, начиная бродить по мускулам, всегда немножко пьянит и зовет что-то сделать: раззудись, плечо, размахнись, рука!..

А ветер уже не свистел, а гудел в ушах, как огнем, обдавал лицо и все сильнее и выше подхватывал Илью на свои могучие крылья. Лыжи едва касались наста, и чудилось, стоит захотеть — и полетишь по воздуху.

Но коротки, ох как коротки эти счастливые мгновения! Спуск кончился, лыжи замедляют ход, останавливаются совсем. Надо снова подниматься на гребень.

Выбираясь из оврага, Илья подумал, что радостное ощущение первой его маленькой победы, которым он жил нынешний день, наверное, очень похоже вот на эти короткие мгновения. Завтра снова подъем — трудный, крутой подъем.

И час и два петлял Гаранин по полям, то натыкаясь на собственную лыжню, то забредая в незнакомые места. Он с интересом разглядывал следы птиц и всяких зверушек на снегу: этой ложбинкой проскакал заяц, там вокруг кустика полыни наставила крестиков ворона, здесь, под кочкой, прострочила ровную, как на машинке, строчку мышь…

Неожиданно повстречался Андрианов. Цигейковая короткая шуба и цигейковая же шапка делали его похожим на медведя. Он и шел на своих широких охотничьих лыжах медленно, враскачку. За плечо была закинута заиндевелая двустволка, у пояса, головой вниз, болтался голенастый русак.

Илья откровенно позавидовал удаче охотника.

— Ну, какая там удача! — нарочито равнодушно усмехнулся Андрианов. — Так, зазевался один зайчишка — вот я его и…

Пошли вместе.

— Денек нынче! — снимая шапку и утираясь ее подкладкой, сказал Андрианов. А потом, без всякого перехода, вдруг прибавил: — Признаюсь, не думал я, грешным делом, что ты, такой тихий да спокойный, еще и таким упорным можешь себя оказать. Выходит, только запрягаешь долго, а ездишь быстро…

— Какой же русский не любит быстрой езды! — отшутился Илья.

Они еще некоторое время шагали рядом, потом Андрианов повернул к селу, а Илья остался. Ему хотелось еще раз скатиться знакомым склоном оврага.

Он так же вышел на гребень, так же взял разгон. Но где-то на середине пути одна лыжа вдруг замерла на месте, словно приклеенная. Илья полетел в сугроб, набрав снега в рукава и за ворот.

— Что за черт! — вслух выругался он и оглянулся.

Метрах в пяти чернела узенькая полоска оттаявшей на припеке земли, и от нее исходило чуть заметное струйчатое испарение.

Илья подошел, опустился на колено и потрогал полоску рукой. Земля была холодная, оттаявшая на какой-нибудь сантиметр. И еще не раз, надо думать, ее скует морозом, запорошит снегом, прежде чем она отойдет совсем.

И все-таки это весна! Как всякое дело часто начинается с чего-то малого, так и весна, пожалуй, начинается с такой вот пока едва приметной проталинки…

ГЛАВА ПЯТАЯ

1