Вершина Великой революции. К 100-летию Октября

Примеры таких мутаций – не только сталинский СССР, но и многие другие социумы, в том числе – мутантно-капиталистические монстры конца XIX – начала XX века, соединявшие в себе военно-феодальные и империалистические черты. И если в случае с СССР мы можем говорить об «опережающей» мутации, возникшей вследствие объективной тенденции Великой Октябрьской социалистической революции создать новое общество «слишком рано», то в случае с буржуазными преобразованиями в Российской Империи правильнее было бы говорить об «отстающей» мутации капитализма[11]. Последняя возникла в силу того, что движение к буржуазному обществу началось слишком поздно и проходило слишком медленно, искусственно тормозилось правящими классами, осуществлялось недостаточно радикальными, половинчато-реформистскими методами, что и привело к рождению «военно-феодального империализма» с массовой нищетой, неграмотностью и политической диктатурой распутиных и романовых.

Но! Еще и еще раз подчеркнем: было бы большой ошибкой считать эти мутации следствием того, что в первом случае революционеры слишком поспешили и были слишком радикальны, а во втором – были слишком слабы и нерешительны. Диалектика объективного и субъективного в революции гораздо сложнее, и отчасти мы постарались выше показать некоторые азы этой «алгебры», дополняя в меру сил опыт и теорию великих революционеров прошлых веков.

Как мы уже отметили выше, сложнейшей проблемой социального освобождения была и будет диалектика созидания новых, более прогрессивных общественных форм и разрушения старых, диалектика прогресса и той цены, которую за него объективно приходится платить. В общем виде эта проблема решается на пути отрицания, разрушения антагонистических социальных форм при сохранении и развитии материальной и духовной культуры, предметного тела и деятельностного мира, самих субъектов креатосферы (то есть попросту сохранении и развитии, видоизменении, но не уничтожении «как класса» объектов материального производства, науки и искусства, достижений и традиций прошлого, самих людей как их носителей).

Но это решение хорошо только «в общем виде». На практике «активизм» освободителей зачастую оборачивался разрушением не только отчужденных социальных форм (на смену которым приходили новые), но и культуры (вплоть до физического уничтожения памятников культуры и творчески самостоятельных личностей – об этом подробнее в следующем разделе). Следовательно, проблема требует более конкретного решения, в поисках которого нам придется обратиться к закону взаимообогащения прогресса культуры и социального освобождения, в соответствии с которым мера развития креатосферы прямо пропорциональна мере социального освобождения (и/или борьбы за социальное освобождение) и обратно пропорциональна мере отчуждения в единстве ее количественных (например, норма эксплуатации) и качественных (эволюция видов отчуждения от личной зависимости к глобальной гегемонии капитала) параметров. Мы накопили достаточный материал для того, чтобы сделать новый шаг в раскрытии спрессованного в нем содержания.

Следствием названного закона (мы намеренно опускаем ряд промежуточных пунктов выведения этой связи) является императив освобождения культуры: для сохранения в полном масштабе и дальнейшего развития креатосферы (включая сюда не только предметный мир культуры в привычном смысле слова – библиотеки, музеи… – но и творческий потенциал граждан Земли, природу как самоценность, производственный аппарат как бытие культуры и т. п.) необходимо снятие отношений отчуждения и развитие таких социальных отношений, которые обеспечат адекватные условия для прогресса культуры.

Возвращаясь к гипотезе взаимообогащения прогресса культуры и социального освобождения, подчеркнем: в первом случае речь идет не столько о материальном благосостоянии и развитии негативной свободы (хотя и то, и другое, повторим, есть важные предпосылки социального освобождения), сколько об интенсивности (потенциальной и реализуемой в действиях) энергии социального творчества, в том числе – энергии борьбы с отчуждением. Потенциал же последней может быть очень высок в обществах с жесточайшим угнетением, но находящихся на пороге своего краха, где и социальное творчество, и культура развиваются не «благодаря», а «вопреки», как борьба с отчуждением и в этом смысле – социальное творчество. Во втором случае, говоря о мере отчуждения, мы делаем акцент на глубине подчинения трудящихся господствующей системе и их смирения с этим подчинением (что может быть наиболее типично для относительно «сытых» застойных социумов).