Вершины и пропасти

День пролетел в одно мгновение – в чаду погребальных костров, в едком запахе лекарств и подсыхающей крови, а ночью часть войска со жрицей во главе двинулась обратно к Ашрабу. С ними был и Алаойш, который за минувшие сутки глаз не сомкнул ни на минуту, и теперь ему казалось, что это не тхарг бежит вперёд по пескам, а пустыня плывёт им навстречу и стелется под лапы.

– Кинжал михрани был отравлен, – сообщила жрица, когда их тхарги поравнялись. Охрана, как по невидимому знаку, тут же приотстала. – Хватило бы и одной царапины, чтобы убить человека… Видимо, она любой ценой жаждала лишить сына жизни.

– Или себя, – качнул головой Алаойш. Прохладный ночной ветер овевал лицо, пронизывал тонкие одежды, но облегчения не приносил, а до Ашраба – до привала – оставалось ещё очень и очень долго. – Ачир, верно, считал, что проявляет милосердие, однако он забрал у матери то, что она созидала всю жизнь, что по крупицам собрала. Ты ведь сама женщина, Унна. Кому как не тебе знать, каких сил и жертв стоит женщине заполучить власть на Земле злых чудес.

Унна усмехнулась:

– Я знаю это. Но даже если власти я лишусь, то правда-то у меня останется – и Ветер, которому я служу… Однако довольно о михрани и тем более обо мне, – сощурилась она, глядя искоса. – Скажи лучше, кто ты теперь – и как тебя называть?

«А у жрецов зоркие глаза», – подумал Алаойш и вздохнул.

– Как пожелаешь, так и зови. Не в имени суть; а я прежний никуда не делся… стал, пожалуй, чуть больше, – пошутил он. – Потому что обрёл то, что считал потерянным.

– Как пожелаю, значит, – откликнулась жрица задумчиво. – Солнце Севера?

Алаойш подавился вздохом и закашлялся:

– Это-то откуда?

– Так люди о тебе говорят, – ответила она, невозмутимая, точно изваяние из чёрного обсидиана. И продолжила: – Усмиритель Бури? Освободитель? Белый Бродяга?

С каждым словом становилось тяжелее, будто камень громоздился на камень.

– Да откуда вы все этого понабрались, от Дёрана, что ли? – в сердцах брякнул Алаойш – и лишь тогда увидел, что жрица хохочет, беззвучно, но заразительно.

И улыбнулся сам – наконец-то осознавая, что эта битва окончена.

…пока только эта.

Оказавшись в Ашрабе, он затребовал в храме большое зеркало, несколько склянок с мирцитом и кое-какие инструменты. От усталости уже даже моргать больно было, но ещё оставались дела – точнее, всего одно дело, просто неотложное.

– Что ты делаешь? – с любопытством спросила Рейна; она успела подремать, пока ехала с Тайрой в седле, а потому вполне отдохнула и преисполнилась сил – наставнику на беду; его преображение, к слову, она единственная воспринимала спокойно, верней, не видела разницы между прежним «Аларом» и нынешним «Алаойшем». – А я так смогу?

– Нескоро, – ответил он, вздыхая, и подкрутил колёсико окулюса, чтоб лучше видеть тонкие потоки морт. – А ну-ка, брысь, пока мирцит отмеряю! Если лишнее взять, зеркало может лопнуть.

– Что, и ты ошибаться можешь? – удивилась она.

– Всякий может… Так, если уходить не собираешься, вот тебе задание: мирцит из этой колбы разделить на девять совершенно равных частей. Справишься?

Через час напряжённой работы поверхность зеркала представляла собой, скорее, жидкость, только очень вязкую и словно бы прилипшую к основе, а потому не торопящуюся утекать. Перепроверив положение аметистов в раме, переполненных морт, Алаойш подхватил поток – и наполнил его стремлением.

По зеркалу пошла рябь… а затем она отразила благообразного мужчину в пурпурных одеждах, возлежащего на подушках с древним свитком и чашей вина, судя по золотистому отблеску, раймового.

– Это кто? – выскочила тут же Рейна, едва не повалив воронку, вплавленную в раму. – Друг?

Ответить Алаойш не успел, потому что мужчина заметил его – верней, его изображение, зависшее над краем ложа – и охнул:

– Наставник? Ты ведь… Но сброс… – Луноподобное лицо его вытянулось, а белесоватые брови высоко задрались. – Дуэса Шин-раг утверждала… Слухи ходили…

– И были правдивы, – улыбнулся Алаойш. – И неполны в то же время. Я и впрямь прошёл сброс, однако, как видишь, кое-что помню… Весьма многое, надо признать, но об этом позже. Как и о Дуэсе Шин-раг, – нахмурился он. – Послушай-ка, друг Невлин, мне нужно, чтоб ты призвал Гверна, Бойда, Филана и Нару – и ещё тех, кого сочтёшь столь же надёжными, и сделал вот что… – И он коротко, насколько смог, описал положение дел на юге: торговлю кимортами-рабами, восстание в Кашиме, применение дурмана; не забыл упомянуть и о том, что в работорговле была замешана и знать Лоргинариума, и кое-кто из цеха, а затем рассказал о храме – и об освобождённых кимортах, которым требовалась особая забота.

Невлин Рей-мар хоть и слушал, хмурясь и теребя косу, точно не желал верить, всё же ни единое слово под сомнение не поставил.