Вершины и пропасти

– Кхм-кхм… Бахвальство никого не красит, но если уж есть вопрос, должен быть и ответ. Имя мне Дурген, Иргена сын, скромный купец. Знают меня также в Ульменгарме как Дургена Щедрого, ибо на западной и на восточной окраине открыл я лекарские дома, а у южных ворот каждый десятый день раздаю беднякам еду, но разве это достойно упоминания? Что же до моих заслуг, то я продолжил обустраивать Южный тракт, как начал мой дед и как делал отец, и договорился о торговле напрямую с конклавом. И теперь Город Ста Чудес, Ашраб, покупает зерно, так необходимое ему, а в ответ поставляет драгоценные камни из дальних рудников и мирцит для наших мастеров. Что же я имею с этого, кроме небольшой прибыли, позволяющей содержать семью и помогать добрым друзьям и соседям? А имею я счастье знать, что веду жизнь, полезную для моего государя и народа! Таков я, Дурген, сын Иргена.

Пока он говорил, лорга согласно кивал, довольно сощурившись; а когда умолк – в зале поднялся одобрительный ропот, и зрители застучали каблуками по полу, выражая поддержку.

Так в Шимре хлопали актёрам после удачного выступления, вот только даже во дворце у ишмы от спектакля ничья жизнь не зависела.

– А я – Фогарта Сой-рон, – сказала Фог негромко, когда подошёл её черёд. Подумала, что бы ещё добавить, но ничего не показалось достаточно важным и значимым – ни достижения её семьи, ни слава отца, известного мастера… а о своих приключениях в пустыне тем более говорить не хотелось. – Киморт из Ишмирата.

Получилось, вероятно, слишком коротко, потому что дородный писец, сделав пометку в тетради, засопел-зафырчал, словно большой гурн, и спросил:

– И что привело тебя на север, Фогарта, киморт из Ишмирата?

– Личные дела, – сдержанно ответила она.

Онор, которая до сих пор баюкала ребёнка, напряжённо взглянула из-под вдовьего платка, скрывающего лицо почти целиком. Но Фог не хотела без крайней на то необходимости упоминать о работорговле кимортами, пока не станет ясно, что сам лорга к этому не причастен… или хотя бы намерен скрывать свою причастность и сбросить со счетов замаравшего себя в неприглядных делах союзника.

К примеру, Дургена, купца из Ульменгарма.

Писец поёрзал немного, но всё же решил больше дополнительных вопросов не задавать и повернулся к Сидше:

– А ты, добрый человек?

– Скромный торговец по фамилии Джай-рон, – ответил он, чуть наклонив голову в притворной покорности. – Сопровождаю ясноокую госпожу в счёт неоплатного долга перед ней и по зову сердца.

«И это ты-то не знаешь языка лорги?!» – хотелось воскликнуть Фог, но она только сдержалась и метнула яростный взгляд искоса.

Полностью, впрочем, проигнорированный.

Щёки у неё заполыхали.

По счастью, вряд ли кто-то в зале был знаком с особенностями иносказаний и образных выражений, которые бытовали в Шимре, а потому никто и не понял, что Сидше сказал буквально: «Я люблю эту женщину и обязан ей жизнью».

– Лжёшь! – неожиданно подскочил Дурген, вращая глазами; надо полагать, он наконец узнал человека, помешавшего ему схватить Фог ещё на рынке. – Какой из тебя торговец? Я уже видел тебя на юге, когда…

– Но такого не может быть, великочтимый господин, – перебил его Сидше мягко. И снова улыбнулся, показав чуть больше зубов, чем прежде. – Откуда такому честному человеку меня знать? Ведь я продаю яды.

Лорга, до того наблюдавший за ними со скукой, неожиданно заинтересовался.

– Это правда? – сказал он, немного подавшись вперёд. – У нас, на севере, продавать яды могут только лекари и аптекари – и лишь для исцеления болезней.

– Истинно так, – склонил голову Сидше ещё ниже, но продолжил смотреть на лоргу уже исподлобья. – Потому здесь я простой путешественник. А в Кашиме есть у меня по личному дозволению сына михрани, добрейшего Ачира, своя лавка. Там я держу яды, умерщвляющие быстро и медленно. Эликсир из плоти мёртвого тхарга, двадцать дней пролежавшего на солнце, и выдержку из бледно-розовых цветов илинки; жидкости, извлечённые из жала красного жука чи и из маленькой железы в голове пустынной змеи, я смешиваю в равных пропорциях и получаю яд, убивающий без спешки, но верно. Яд ящера, живущего в синих барханах на северной окраине Земли злых чудес, любят покупать жестокие люди: если смазать им плеть, а потом хлестнуть ею до крови, то рана так и не заживёт, если не приложить противоядие… Есть у меня и высушенные цветы, ароматом и цветом схожие с чийной, вот только если добавить их в чай немолодому человеку, то он тихо угаснет за дюжину дней, и никто не заподозрит, что его отравили. И помнится мне, что некто, похожий на уважаемого купца Дургена, приходил в мою лавку за этими цветами… Или то мне померещилось? – добавил он с сомнением.

Купец хрипло выдохнул и замахал перед собой руками:

– Показалось, показалось! Я тебя в первый раз сегодня вижу, клянусь памятью отца!

Он не хуже Сидше знал простую истину: если кинуть грязью в белое – останется след, если запустить слух – его уже не выкорчевать. А для торговых людей репутация значит если не всё, то многое. Кто захочет потом разделить трапезу с человеком, которого видели в лавке у продавца смерти?