Вершины не спят (Книга 2)

Маканов имел кличку «Окружной Батрак». И в самом деле, он неизменно сохранял вид батрака: ноговицы, поверх шинели тулуп, старенькая шапка. А вот несмотря на свой неказистый вид, Маканов не имел себе равных в искусстве скашивать сено с самых крутых склонов альпийских лугов. Привязав себя ремнем к дереву или камню, он запросто висел над пропастью, раскачиваясь подобно маятнику, и косил. Если же во время косовицы он становился в ряд с другими, то самые выносливые и умелые косари выдерживали соревнование не больше часа. Недавно он научился читать, и это ему так понравилось, что он читал все, что попадется под руку, даже оберточную бумагу, если видел на ней буквы. Но еще больше, чем читать, он любил разговаривать по телефону, и поэтому каждого нового знакомого он просил звонить ему.

Была у парня одна слабость. Он слишком часто женился. Вероятно, так случалось потому, что каждая новая жена неизбежно оставляла его. Теперь его мечтой было обзавестись русской женой, чтобы хоть этим походить на Инала, своего покровителя.

В кабинете Окружного Батрака пол был покрыт ковром. Всю жизнь живший в шалашах, парень никак не мог позволить себе топтать ковер ногами: войдя в кабинет, он с разгона перепрыгивал через ковер к столу.

Бесстрашный косарь простодушно шагнул к столу грозной комиссии. Едва ли у кого-нибудь появилось бы желание обсуждать Маканова. Но вдруг раздался голос Давлета:

—    Не дорос Маканов! Какой же он большевик, если у него в кабинете висит портрет царя! Валлаги!

—    Как так портрет царя? — удивился Астемир.

—    И не только царя, генералов.

—    Каких генералов?

—    Царских!

И вот что выяснилось.

Маканову попался журнал времен русско-японской войны с портретом царя Николая и царских генералов. Ему понравились важные старики — бородатые, в эполетах, в орденах, и, вырезав картинки, он расклеил их у себя в кабинете.

 Но поди разберись, как все это было, что к чему. Факт оставался налицо. Со смехом люди подтвердили сообщение Давлета. И Давлет восторжествовал: Астемир был вынужден внести предложение об обратном переводе Маканова из членов партии в кандидаты.

С тем же добродушным выражением лица, с каким Окружной Батрак взошел на помост, он спокойно сошел с помоста.

Далеко не все знали порядок букв по алфавиту. Еще меньше людей вникало в распорядок — регламент собрания, не разумели того простого обстоятельства, что Маремканов, головной журавль, уже прошел чистку в Нальчике. Но, конечно же, все понимали, что после Маканова на букву «м»должны идти Маремканов и Матханов.

Внутреннее чувство подсказывало, что наступает главный момент.

Маремканов — Матханов, Матханов — Маремканов. Нет, видно, не разъединить этих людей! Крепко слилась эта буква. Видно, неразрывно и навсегда связались эти две жизни, эти две судьбы. Не в первый раз два эти человека предстают перед народом — и всегда в схватке.

Инал твердо решил не разжигать страстей, не выносить сор из избы, не вовлекать массы людей в его сложные отношения с Казгиреем.

Лучше, думалось Иналу, спустить дело на тормозах, подобно тому как с крутой горы спускают подводу, обойти разногласия и вернуться к ним после того, как чистка закончится, добиться окончательной победы с глазу на глаз. Возможны всякие случайности. Не напрасно Казмай с таким воинственным видом пробивается вперед. Не напрасно Ахья, следуя за отцом, смотрит (так показалось Иналу) таким пронзительным враждебным взглядом.

В толпе еще кое-кто не понравился Иналу.

Нет, решил Инал, на людях нужно добиваться только одного: верного выигрыша. При случае бросить тень на Казгирея, невзирая на то, что он сам предупреждал: Матханова не отдадим. Вызвать у членов партии сомнение в его безупречности. Даже вынести ему выговор. Но крайностям ни в коем случае не поддаваться. Да, собственно, какие основания для крайних мер, спрашивал сам себя Инал. Нет, надо быть справедливым. И прислушиваться к мнению людей, того же Эльдара. Как-никак Матханов согласился приехать по его же настойчивой просьбе, и не напрасно же Степан Ильич верит ему, покровительствует. Этого не перечеркнешь...

Приняв такое решение, Инал повеселел, но тут опять к самому помосту стал проталкиваться неугомонный Казмай.

Старый Казмай явился на собрание в своей праздничной черкеске с газырями. У него и у Ахья были, разумеется, все причины для волнения. В первый раз старику предстояло говорить всенародно о себе, о своей семье, о своих обидах и, наконец, о великодушном поступке Инала, освободившего Ахья.