Версия Барни

Проблема Уолтона Сью была в том, что его отец, в чьем распоряжении находились двести сорок пять тысяч долларов, полученные в качестве компенсации после того, печальной памяти, несчастного случая, был настроен категорически против женитьбы сына. Однако за день до свадьбы Уолтон был юридически признан неспособным управлять своей собственностью, и контроль над этими деньгами тут же перешел к Общественному Попечителю, коим является соответствующее учреждение провинции Онтарио. В результате Уолтон Сью и мисс Де Сауза были вынуждены переехать в дом инвалидов.

Я не пытаюсь выставить на посмешище эту пару, которой от всей души желаю мазл тов [145]. Для меня здесь изюминка в том, что умственная неполноценность, похоже, дала этому Сью лучшие шансы на удачную женитьбу, чем те, что когда-либо имелись у меня, а я в этом деле, можно сказать, ветеран: как-никак, а все-таки трижды пытался. Последний раз вступил в брак с женщиной, над которой «не властны годы, да и разнообразие ее вовеки не прискучит» [ «Над ней не властны годы. Не прискучит / Ее разнообразие вовек». Шекспир. Антоний и Клеопатра, акт 2, сцена 2. <Перев. М. Донского.> — Прим. Майкла Панофски.], но она в итоге сочла меня недостойным, и это еще мягко сказано. О, Мириам, Мириам, как томится по тебе мое сердце!

Была бы жива моя первая жена, я пригласил бы ее плюс Вторую Мадам Панофски и плюс Мириам на шикарный ужин в «Хуторок под оливами». Мы провели бы там симпозиум, посвященный крушениям брачных планов и надежд Барни Панофски, эсквайра. А также циника, волокиты, любителя выпить и поиграть на фортепьяно. К тому же, не ровен час, еще и убийцы.

Мой любимый монреальский ресторан «Хуторок под оливами» — живое доказательство того, что сей мятущийся, расколотый надвое город еще не лишился представления об истинных ценностях. Его спасение в том, что живущие в нем сильные мира сего не утрачивают привычки к удовольствиям. В Монреале не принято перекусывать на бегу или после полуденной партии в сквош перехватывать по-быстрому какой-нибудь салатик; этой болезни, присущей жителям Торонто, у которых в каждом глазу по доллару, у нас нет. Отнюдь: монреальцы собираются в «Хуторке под оливами» и сидят там, тратя на ланч по три, по четыре часа. Вдумчиво копаются в щедрых порциях c^otes d'agneau или boudin [146], изысканные вина при этом пьют бутылками, а им вослед неспешно дегустируют коньяк и сигары. Именно здесь стороны состязательного процесса — непримиримые адвокаты с прокурорами, да и судьи тоже — встречаются, чтобы за дружеской беседой уладить разногласия, однако не раньше, чем попотчуют друг друга животрепещущей скабрезной сплетней. Здесь редко видишь жен, чаще любовниц. Крестный отец квебекских тори, у которого здесь постоянный столик, сидит, насосанный как клещ, и собирает дань, с видом до оскомины невинным. За соседними столиками министры провинциального правительства решают, кому дать, а кому не давать жирный строительный подряд, — сидят, выслушивают претендентов. У меня тут тоже свое местечко — за круглым столом еврейских грешников, где председательствует Ирв Нусбаум; здесь все мои преступления прощены или упоминаются только с целью вызвать взрыв хохота.

Сюда я приглашал Буку накануне бракосочетания со Второй Мадам Панофски.

А Бука, живи он поныне, был бы сейчас семидесятидвухлетним стариком и до сих пор, наверное, бился бы над тем своим первым романом, который должен был удивить мир. Вот ведь что во мне самое скверное. Мстительность. Но уже годы истекли с тех пор, как я со дня на день ждал, когда же он позвонит в мою дверь — не завтра, так послезавтра. «А ты читал Лавкрафта [147]?» Давно прошли ночи, когда я вдруг рывком вскакивал в четыре утра, бросался за руль и по какому-то безумному наитию мчал к своему домику на озере. Распахивал входную дверь, кричал, звал Буку по имени, все втуне, а потом сидел на пристани и смотрел на воду, куда он канул.

— Я видела его единственный раз, на твоей свадьбе, — сказала однажды Мириам. — Ты меня прости, конечно, но он был жалок. И не надо на меня так смотреть.

— Да я — ничего.

— Я понимаю: мы уже сотню раз проехали все происшедшее в тот ваш последний день на озере. Но у меня все равно такое чувство, будто ты что-то недоговариваешь. Вы там не ссорились?

— Да нет. Конечно нет.