Версия Барни

— Но сейчас появилась новая и тяжкая улика. Мы имеем право знать правду.

— Правда состоит в том, что он ваш отец.

Наш отец, пока не был низведен до состояния чуть ли не растения, отбрасывал длинную тень. Муж Кейт, например, в его присутствии всегда терялся и поэтому не любил принимать его у них в Торонто. Жалкое нынешнее состояние Барни вкупе с тем, что Кейт мало-помалу, неохотно, но все же начинает смиряться с фактом совершенного им деяния (хотя впрямую она этого не признает, может быть, никогда), послужило толчком ко все большему их сближению. Однако что-то в ней надломилось и очень просит починки. Впрочем, появление у нее ребенка, сына, много способствовало восстановлению ее солнечного характера. Сына она назвала Барни.

Не прошло и нескольких месяцев после обнаружения на вершине горы Монгру костей Бернарда Московича, как политические взгляды моего младшего брата неожиданно поменялись на противоположные. Он вдруг вернулся к левым убеждениям своей юности и стал печатать полемические статьи теперь уже в таких журналах, как «Нейшн» и «Диссент», которые раньше считал гнусной помойкой. Савл горячо возражает, но я убежден, что его обращение произошло вследствие того, что он не видит более нужды в соперничестве с отцом. Мириам, которая ходит теперь с палочкой, просила меня не упоминать ее в этом послесловии — помимо того, что они с Блэром удалились от дел и живут теперь в коттедже поблизости от Честера, на острове Новая Шотландия.

Перед тем как его мозг начал усыхать, Барни Панофски был ярым приверженцем двух любимых постулатов: во-первых, жизнь абсурдна, а во-вторых, никто никого по-настоящему не понимает. Не слишком-то уютная концепция; что до меня, то я под ней точно не подписываюсь.

Эти строки я начал писать на веранде нашего коттеджа в Лаврентийских горах в мой наверняка последний приезд сюда. С минуты на минуту должен был пожаловать агент по недвижимости с новыми хозяевами по фамилии Фурнье, и я готовился передать им ключи. Я рад, что именно здесь, где мы жили когда-то такой счастливой семьей, я могу позволить себе закончить на той ноте, которая не имеет ничего общего с уликами и вопиющими костями. Я уже позвонил Каролине, сообщил, что произошло. Я сидел — как я говорил уже — на нашей веранде, вспоминал старые времена, и вдруг неподалеку с ревом пошел на снижение огромный широкобрюхий водяной бомбардировщик. Он чиркнул фюзеляжем по озеру и, не останавливаясь, зачерпнул черт знает сколько тонн воды, а затем набрал высоту и сбросил всю эту воду на вершину горы.

Я даже пожалел, что не захватил с собой видеокамеру. Это было невероятное, истинно канадское зрелище, дети были бы в восторге. В Лондоне они такого не увидят в жизни. По словам Бенуа О'Нила, это была обычная тренировка пилотов-пожарных. «Когда-то, много лет назад, — сказал он, — они прилетали чаще. Раза два за лето обязательно — испытывали новые самолеты». А вот мне прежде такого видеть не приходилось.

— Ну, — сказал он, — вам-то! Я ж говорю о временах, когда вас и на свете не было!

И тут как раз прибыл агент по недвижимости с этими Фурнье. Перебросившись с ними двумя-тремя вежливыми фразами, я поспешил извиниться и уехал. Одолев добрый десяток миль, вдруг ударил по тормозам и съехал на обочину. О господи, подумал я, весь вспотев, надо же срочно звонить Савлу! И перед Кейт извиниться. Боже, как жаль, что для папы это чересчур поздно. Он уже за гранью, не поймет. Черт! Черт! Черт!

Роман впервые опубликован в журнале «Иностранная литература», №№ 8, 9, 10, 2007 г.