Вертикальная вода

Он аккуратно стряхнул на блюдечко остатки сургуча и поставил перед Сварогом, присевшим напротив, второй глиняный стакан хорошей работы, высокий, вмещавший не менее бутылки (любому знатоку известно: «нэльг любит глину»). Встал, обеими руками взял кувшин, бережно прижимая его к объемистому чреву, первым налил гостю, потом уж себе.

Сварог не прикоснулся к своему стакану. Сидел, чуть ссутулившись, явственно ощущая все тот же мутный осадок в глубинах души. Почему-то вспомнил спасенную им по какой-то глупой прихоти принцессу Гайнию, пребывавшую сейчас на пляжах Ракамерати, роскошном сильванском курорте для благородных ларов. Вот у кого все в порядке – как явствует из донесений, в совершеннейшем восторге от моря, солнца, высоких желтых дюн, а особенно от земных нравов с их равноправием женщин. Расчувствовался. Спас, благодетель этакий. Одну из пары миллионов, мало чем из них выделявшуюся…

– Что с вами, государь? тихо спросил отец Грук. Вам бы радоваться – такое дело провернули… А вид у вас что-то совсем уж унылый Отчего ж так? – он присмотрелся. Знаете, с такими лицами люди обычно приходят отпущение грехов просить, уж простите, если что не так болтнул А вы можете дать отпущение грехов? – не глядя на него, тусклым голосом спросил Сварог.

– В два счета/прости, Господи, за такую вольностью словесах… – пожал могучими плечами отец Грук. – Я как-никак не расстрижен, хотя и грозились пару раз… – он замолчал, присмотрелся к Свароту тем взглядом, какой можно встретить лишь у врачей и священников. – В а м? Это за что же такое, государь?

– За Токеранг, – глухо сказал Сварог. – Нельзя было иначе, доведись до дела, повторил бы то же самое, и тем не менее… Понимаете, там были женщины, дети, множество ни в чем не повинных людей… Муторно как-то у меня на душе…

– Ах, вот оно что… – протянул отец Грук. – Там не было людей, государь. Там были создания, как две капли похожие на людей, и не более того. Наделенные речью и разумом, но, лишенные души. А потому как бы и не существующие в глазах Господа. Для него имеет значение лишь бессмертная душа – а они состояли лишь из бренной плоти. И в глазах Господа были все равно что придорожная трава, смять которую не есть грех.

– Вы так считаете? – тихо спросил Сварог.

– Это не, я так «считаю», – с нескрываемой обидой произнес отец Грук. – Это Господь так установил. Нерадивый порой из меня слуга Божий, что скрывать, да и не богослов я, но уж каноны-то знать обязан… Грех совершает тот, кто губит душу. Отсюда и пошло «душегуб». А вы не загубили ни единой души, государь, так что греха на вас нет, и отпускать нечего. Kpecтом Единым клянусь, так и обстоит. Нельзя отпустить грехи, которых не было… а если сделать это для виду, просто Чтобы успокоить мятущуюся человеческую душу, – вот это уже и будет нешуточный грех…

Он говорил негромко, веско – и от этого басистого, убедительного голоса мутный осадок в душе, Сварог чувствовал, стал словно бы истаивать, пропадать.

– Нельзя было иначе, – сказал он то ли собеседнику, то ли самому себе.

– Вот именно, что никак нельзя, – прогудел отец Грук. – Вы уж накрепко запомните, государь: нет погубленной души – нет и греха… И хватит об этом, простите за смелость. Давайте лучше выпьем за что-нибудь хорошее.

– Давайте, – сказал Сварог, протягивая руку к своему стакану и уже не чувствуя в душе противного осадка.

Красноярск, 2015