Верую…

«2.II.58 г.

Дорогая Наталия Сергеевна!

Я не мог, не имел возможности ответить сразу на Ваши милые письма хворал и, увы, продолжаю хворать. Пятый день нахожусь в больнице, где предстоит пробыть, вероятно, довольно долго.

Простите, что пишу коротко. Обстановка не располагает к пространным письмам, а Ваши письма я всегда читаю с интересом.

Буду рад и благодарен, если Вы расскажете мне поподробнее о своем детстве. Эти годы, этот быт, как ускользающие из поля зрения, интересуют меня гораздо больше, чем то, чему я сам был участником или свидетелем.

Только прошу Вас: пишите правду, ничего не скрывая, не приукрашивая и не сгущая красок. Просьба моя может показаться не совсем приличной, но из опыта я знаю, что в наш век стремление уклониться от чистой жизненной правды присуще не одним только нам, т. е. тем, кто пишет и сочиняет, так сказать, по долгу службы.

Будьте, пожалуйста, здоровы, дорогая Наталия Сергеевна!

Сердечно приветствую Вас

Л. П.»

Наталия Сергеевна писала так часто, что, прежде чем я получил ответ на это письмо, пришло еще два или три от нее. В одном из этих писем я наткнулся на такие слова:

«…Когда нет родных, то невольно тянешься и к чужим. Так и я. Сын пишет мне очень редко, раза два-три в год. Но это кажется, стало теперь массовым явлением… Да, Алексей Иванович, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно».

К письму приложены два письма. Нет, на этот раз не от сына. Одно от молодой учительницы, бывшей сослуживицы Наталии Сергеевны, другое — от какого-то шахтера из Анжеро-Суджанки. Оба письма тронули меня своей сердечностью, — мне кажется, они говорят не только об их авторах, но и об адресате.

«Писал письмо 22 декабря 57 года.

Привет из Анжеро-Суджанки. Здрастуите наша очен знакомая и много уважаемая Наталия Сергеевна шлем мы все вам свои нискои и пламеныи и сирдечныи и горячим привет и жилаем вам доброво здоровя и счасливои жизни и прожить много лет в добром здоровии. Затем привет от Егора Никитича и Апрасинии Ивановне и нашей семи Василия Е. и ево жены Анны С. и внука Вовочки и целуем вас много и несчетно раз…»

Письмо заслуженного шахтера огромное — тоже на восьми страницах.

Кто же они, эти люди? А никто. Просто когда-то были соседями по коммуналке. Но ведь не всякий сосед и не всякой соседке будет писать на восьми страницах, особенно когда рука не очень-то приспособлена для держания авторучки или химического карандаша…