Верую…

Прощаемся, выходим. На улице, у входа в храм, на скамеечке сидит, греется на солнце худенький, чернобородый, какой-то очень неблагостный, даже мрачный на вид батюшка в черной рясе… Может быть, грустный, а не мрачный? Нет, все-таки мрачный. Не хотел о нем писать. Но это черное пятнышко на фоне белой церковной стены тоже хранится в памяти. Почему же не написать о нем? И почему не попробовать представить себе судьбу этого еще не старого серба или болгарина, за грехи или из немилости получившего этот нищенский приход в одном из богатейших городов мира? Приход, который с каждым годом тает, вымирает?!

Через полчаса мы уже были в отеле «Паскаль». Наши из кино еще не вернулись, и до их возвращения мы успели полчаса побродить по узенькой рю де Молль, где стоит голое, серое, какое-то неприятное на вид здание гостиницы «Паскаль». Об этой гостинице тоже, пожалуй, надо будет рассказать.

На следующее утро, прежде чем идти завтракать, мы преломили и съели аккуратно выпеченную, пышную женевскую просфору.

А всенощную в праздник Воздвиженья мы стояли уже в Москве, в храме Всех Святителей, о котором уже упоминалось выше.

31

…Сегодня вечером (5 сентября 1978 г.) включил транзистор, случайно напал на какую-то волну и услышал имя «Никодим». Почему-то замерло сердце. Позже из сообщения «Немецкой волны» узнал, что в Ватикане, на аудиенции у Павла Иоанна Первого, только что взошедшего на папский престол, скоропостижно скончался преосвященный Никодим, митрополит Ленинградский и Новгородский. Приблизился к папе, поклонился ему и — упал замертво.

Давно ли я писал о Никодиме на этих страницах? Кажется, это первый иерарх русской церкви, который заставил меня задуматься: что и какими путями привело его к церкви, к семинарии, к монашескому обету и — к столь высокому церковному сану?! Умер он сорока девяти лет!.. Когда мы с Гришей Белых писали «Республику Шкид», его еще не было на свете. Когда начиналась вторая мировая война, ему не было десяти.

Родился он, как я узнал тоже из радиосообщения, из рассказа И. И. Сапиета, в Рязани, в семье атеиста. Учился в Рязанском педагогическом институте на биофаке и одновременно проходил заочный курс в Ленинградской духовной семинарии. В 1946 году из пединститута его, как и должно было случиться, исключили. Дальше — академия, иерейство, монашество, быстрая и блестящая карьера на церковно-административном поприще. Увы, приходится употреблять эти слова, как бы ни резали они не только ухо, но и сердце.

В миру звали его Борис. Фамилии не расслышал или не запомнил.

Возможно (и даже весьма вероятно), что он, тогда восемнадцатилетний паренек Боря, пел, среди других семинаристов, в чудесном хоре ленинградской Академической церкви, в которой я как-то вскоре после войны стоял позднюю обедню.

И вот он, грузный и иссиня-бледный, лежит распластанный в огромной аудиенц-зале Ватикана — у ног римского первосвященника.

По словам Сапиета, папа Иоанн Павел «тут же отпустил скончавшемуся грехи».

Бывало ли такое? Могло ли такое случиться еще полвека назад?

…Казалось бы, я ушел в сторону, записав сегодняшнее (теперь уже вчерашнее) сообщение немецкого радио. Но странным образом эта тема какой-то своей стороной связана с тем, о чем я как раз собрался писать в этой главе: о гостинице «Паскаль» — в Женеве на рю де Молль.

Прежде всего, почему она так называется — «Паскаль»? Не вспомню случая, чтобы гостиница называлась «Вольтер» или «Руссо» или «Лев Толстой». Не встречалось такое ни в жизни, ни в литературе.

Когда я слышу или вижу напечатанным имя Паскаль, мне вспоминается прежде всего не знаменитый математик, не ученый-физик, а великий христианин…

Почему же имя Блеза Паскаля начертано над входом в эту захудалую гостиницу? Что оно должно символизировать?

…Странная, надо сказать, на первый взгляд гостиница. Да и не только, пожалуй, на первый…

Лифта нет. Поднимаешься по узенькой, затоптанной лестнице во второй или третий этаж. На площадке — прихотливо разукрашенный киоск-буфет, вроде тех, что воздвигались когда-то на благотворительных базарах или на Вербе. Этакая билибинская избушка на курьих ножках. А венчает эту избушку — шестиконечная звезда Давида. И тут же флажки с израильским гербом — семисвечником.

Значит — гостиница еврейская?

Да, евреев много. И большинство, как потом выяснилось, беженцы из Советского Союза. Не забыть мне такого случая. Мы с женой, громко разговаривая, выходили из своего номера. А из номера напротив вышли в это время две женщины-еврейки: одна пожилая, другая совсем молоденькая… Вдруг эта молоденькая дико закричала и кинулась обратно в номер. И оттуда послышались душераздирающие, истерические вопли.

Жена моя постучала в дверь. Выглянула пожилая:

— Что вам надо? Кто вы такие? Уйдите! — сказала она дрожащим от волнения голосом.