"Для меня это прозвучало как "на помощь!". Я заключил, что моя любовь в состоянии умопомрачения выбежала на лед, и он подломился. Мог ли я вообразить, что она по доброй воле полезла в ледяную воду? Я так ее любил, Джордж, что немедленно, несмотря ни на что, бросился к воде, которой я обычно боюсь как огня — особенно ледяной воды — чтобы спасти ее. Ну, если и не немедленно, то подумав всего две минуты, ну максимум — три.
Тут я крикнул: "Любовь моя, я иду! Держи голову над водой!" — и побежал. Я не собирался идти туда через снег — понимал, что времени мало. Уменьшив на бегу вес, я заскользил, прямо над снегом, прямо надо льдом, окружившим берега озера, и прямо в воду с оглушительным всплеском. Как вы знаете, плавать я не умею и вообще дико боюсь воды. Сапоги и пальто тянули меня вниз, и я бы утонул, если бы Мерседес меня не спасла. Можно было бы полагать, что такой романтичный случай свяжет нас еще теснее, но вот…" Септимус покачал головой, и в глазах его стояли слезы.
— Все вышло не так. Она была в ярости, "Ты, дубина! — визжала она. Подумать только, прыгнуть в воду в пальто и в сапогах, да еще и не умея плавать! Ты вообще соображаешь, что делаешь? Ты можешь понять, каково такую дубину вытаскивать из озера? А ты еще настолько одурел, что схватил меня за челюсть и чуть не послал в нокаут, и мы оба чуть не утонули, До сих пор болит". Она собралась и уехала в диком бешенстве, а я остался и почти сразу схватил отвратительнейшую простуду, из которой до сих пор не выберусь. С тех пор я ее не видел, на мои письма она не отвечает и к телефону не подходит. Моя жизнь кончена, Джордж.
Я спросил:
— Септимус, просто из любопытства; зачем вы бросились в воду? Почему вы не попытались зайти на лед как можно дальше и протянуть ей жердь подлиннее или веревку, если бы вы смогли ее найти?
Септимус с горестным видом сказал:
— Я не собирался бросаться в воду. Я хотел проскользить по поверхности.
— По поверхности? Разве не говорил я вам, что ваша антигравитация работает лишь на льду? Во взгляде Септимуса появилось напряжение:
— Я так не думал. Вы сказали, что она работает только над Н2
О. Значит, и над водой, так?Он был прав. Термин "Н2
О" я употребил для вящей научности — он больше подходил к образу гениального ученого. Я возразил:— Я имел в виду твердую Н2
О.— Но вы же не сказали "твердую Н2
О", — сказал он, медленно поднимаясь с места, и в его глазах я прочел, что сейчас меня разорвут на части.Я не стал ожидать подтверждения этой гипотезы. С тех пор я его не видел.
И в его загородном парадизе тоже не бывал. Кажется, он теперь живет где-то на острове в южных морях — в основном, как я подозреваю, потому, что не хочет вновь видеть лед или снег.
Как я и говорил: "Ее в судьбу свою впусти…", хотя если подумать, то это, кажется, сказал Гамлет перед тем, как вонзив, кинжал в Офелию.
Джордж испустил нечто среднее между отрыжкой и пропитанным винными парами вздохом из глубины того, что он считает своей душой, и сказал:
— Однако они уже закрывают, и нам лучше бы тоже уйти. Вы заплатили по счету?
К несчастью, я заплатил.
— А не можете ли вы дать мне пятерку — добраться домой?
К еще большему несчастью, я мог.
ЛОГИКА ЕСТЬ ЛОГИКА
Есть робкие души, которые ни за что не посмеют критиковать еду, если не они за нее платят. Джордж не из таких. Он выражал мне свое недовольство, хотя и со всей деликатностью, на которую был способен — или которую я, по его мнению, заслуживал, что, конечно, не одно и то же.
— Ужин в целом, — говорил Джордж, — весьма ниже среднего. Котлеты недостаточно горячие, селедка недостаточно соленая, креветки недостаточно хрустящие, сыр недостаточно острый, яйца-кокот недостаточно наперчены…
Я перебил:
— Джордж, вы уже уплетаете третью тарелку. Еще один глоток — и избыточное давление в желудке вам сможет снять только хирург. Зачем вам есть такую гадость в таких количествах?
Джордж ответил с достоинством:
— Разве это похоже на меня — унизить хозяина отказом от его еды?
— Это не моя еда, а ресторанная.
— Именно хозяина этой мерзкой дыры и я имел в виду. Скажите, старина, почему бы вам не стать членом какого-нибудь хорошего клуба?
— Мне? Платить бешеные суммы за сомнительные выгоды?
— Я имею в виду хороший клуб, в котором вы могли бы вознаградить меня великолепной едой за согласие быть вашим гостем. Но нет, — добавил он вызывающе-презрительным тоном, — это бред сумасшедшего. Какой клуб захочет так себя компрометировать, что предоставит вам членство?
— Любой клуб, который допустит вас в качестве гостя, с удовольствием.
Но Джорджем уже овладели реминисценции.
— Я помню время, — сказал он, и глаза его блеснули, — когда я по крайней мере раз в месяц обедал в клубе с самым роскошным и изысканным буфетом, который когда-либо существовал со времен Лукулла.
— Полагаю, что вы шли как бесплатное приложение в качестве чьего-нибудь гостя.
— Не понимаю, почему это так вам кажется, не совершенно случайно вы угадали. Членом этого клуба и, что гораздо важнее, человеком, иногда меня туда приглашавшим, был Алистер Тобаго Крамп VI.