Весь Буало-Нарсежак в одном томе

Без десяти семь. Черт возьми! Пора трогаться. Равинель так и не прикоснулся к последнему рогалику, а первые два застряли у него в горле тошнотворной массой… С минуту он постоял на краю тротуара. Автобусы и такси разбегались во всех направлениях. Толпы служащих, обитателей пригородов, торопились покинуть вокзал. Вот он, унылый Париж на рассвете… Н-да… И все-таки пора трогаться в путь.

Машина припаркована совсем рядом с билетными кассами. Там, словно картина на выставке, висит большая карта Франции, похожая на открытую ладонь, сплошь изрезанную линиями: Париж — Бордо, Париж — Тулуза, Париж — Ницца… Линии удачи, линии жизни. Фортуна! Судьба! Равинель дал задний ход и выехал на дорогу. Надо как можно скорей уведомить страховую компанию. Послать телеграмму Жермену. Придется, наверное, позаботиться и о похоронах. Мирей хотела бы очень приличных похорон, ну и, конечно, отпевания в церкви. Равинель вел машину как автомат. Он назубок знал все эти улицы, бульвары… да и движение еще не напряженное. Мирей была неверующая и все-таки ходила к обедне. Предпочитала праздничные службы из-за органа, пения, туалетов. И не пропускала проповеди отца Рике по радио, во время поста. Она не очень-то разбиралась в сути, но считала, что он хорошо говорит. И потом, этот отец Рике был депортирован!.. Сквозь облака пробивался розовый луч. А вдруг Мирей видит его сейчас… Тогда она знает, что он действовал не по злобе. Смешно!.. Да, а где же ему взять черный костюм?.. Придется сбегать в прокат и еще попросить соседку сшить траурную повязку. А Люсьена будет спокойно дожидаться его в Нанте! Ну где же справедливость?

Впрочем, размышлять над этим ему некогда, впереди возник старенький «пежо» и никак не позволял себя обойти. Он зачем-то все-таки обогнал его у самого Эпинэ, но тут же замедлил ход. Привет! Я еду из Нанта. И понятия не имею, что у меня умерла жена.

В этом-то вся и загвоздка. Я понятия не имею…

Ангиан. Он остановился у табачного ларька…

— Здравствуйте, Морен.

— Здравствуйте, господин Равинель. А вы, случаем, не запоздали? Кажется, обычно вы приезжаете чуть раньше.

— Туман задержал. Чертов туман! Особенно возле Анже.

— Ох, не приведи господь всю ночь сидеть за баранкой!

— Дело привычки. Что у вас тут новенького? Дайте-ка спичек.

— Ничего. Да разве здесь может быть что-нибудь новенькое?

Равинель вышел из машины. Больше тянуть нельзя. Будь он не один, насколько все выглядело бы проще и не было бы так страшно. Хорошо бы иметь свидетеля, который подтвердит… Ах, черт возьми! Папаша Гутр. Какая удача!

— Как дела, господин Равинель?

— Понемножечку… Очень рад, что вас повстречал… Вы мне как раз нужны…

— Чем могу служить?

— Моя прачечная совсем обветшала. Того и гляди развалится. Жена мне говорит: «Вот бы тебе посоветоваться с папашей Гутром».

— A-а! Это та прачечная, что на краю участка?

— Ну да. Ведь у вас найдется минутка? Может, съездим? Ну и по стаканчику муската опрокинем для бодрости.

— Понимаете… Мне пора на стройку.

— Мускат из Басс-Гулена. Ну как? А по дороге расскажете мне все местные новости.

Гутр не заставил себя долго упрашивать и полез в машину.

— Разве что на минутку… А то ведь меня ждет Тэлад…

Они молча проехали с полкилометра мимо затейливых дачных домиков и остановились у решетчатых ворот, украшенных эмалированной табличкой: «Веселый уголок». Равинель дал продолжительный гудок.

— Нет-нет. Не выходите. Жена сейчас откроет.

— Но может, она еще не встала, — возразил Гутр.

— В такой-то час? Шутите! А тем паче в субботу.

Он выжал из себя улыбку и снова загудел.

— Ставни еще закрыты! — заметил Гутр.

Равинель вышел из машины.

— Мирей!

Гутр вылез следом за ним.

— Может, на рынок пошла?

— Вряд ли. Я ведь ее предупредил, что приеду. Я ее всегда предупреждаю, когда есть такая возможность.

Равинель открыл ворота. В разрывах низко бегущих облаков нет-нет да и проглядывало голубое небо.

— Да-а, осень, последние теплые денечки, — вздохнул Гутр. И добавил: — Ворота у вас ржавеют, господин Равинель. Надо бы по ним основательно пройтись суриком.

В почтовом ящике лежала газета. Равинель вынул ее, а вместе с ней и открытку, засунутую уголком в газету.

— Моя открытка, — пробормотал он. — Значит, Мирей нет дома. Наверное, к брату поехала. Лишь бы с ним ничего не стряслось! После войны Жермен заметно сдал.

Он направился к дому.

— Я только сброшу пальто и догоню вас. Дорогу вы знаете.

В доме пахло чем-то затхлым, заплесневелым. В коридоре Равинель зажег лампу с абажуром. Абажур этот из розового шелка с кисточками Мирей смастерила сама по модели из журнала «Мода и рукоделие», Гутр все топтался у крыльца.

— Ступайте! Ступайте! — крикнул Равинель. — Я вас догоню.

Он нарочно задержался на кухне, чтобы Гутр ушел вперед. А тот кричал из сада:

— Ну до чего же хорош ваш белый цикорий! У вас счастливая рука!

Равинель вышел, оставив дверь открытой. Чтобы успокоиться, он закурил. Гутр подошел к прачечной. Вошел. Равинель остановился посреди аллеи. Судорожно выпустив из носа дым, словно задохнувшись, он замер на месте, не в состоянии сделать ни шагу.

— Эй! Господин Равинель! — окликнул его Гутр.