Весь Эркюль Пуаро. Том 1

— Друг мой, — принялся уговаривать меня Пуаро, — прошу вас, не сердитесь! Ваша помощь была для меня бесценной. Только исключительное благородство вашего характера вынуждало меня хранить молчание.

— И все-таки, — проворчал я, несколько смягчившись, — вы могли бы намекнуть.

— Я так и поступал. Причем несколько раз. Но вы не понимали моих намеков. Вспомните, разве я когда-нибудь говорил вам, что считаю Джона Кавендиша виновным? Не говорил! Напротив! Разве я не говорил, что Джон Кавендиш почти наверняка будет оправдан?

— Да, но…

— И разве я не заговорил сразу же после этого о том, как трудно привлечь убийцу к суду? Разве не было ясно, что я говорил о двух совершенно разных личностях?

— Нет, — ответил я, — мне это не было ясно.

— И опять-таки, — продолжал Пуаро, — в самом начале разве я не повторял вам несколько раз, что не хочу, чтобы мистер Инглторп был арестован теперь? Это должно было что-то вам прояснить.

— Вы хотите сказать, что уже тогда его подозревали?

— Да. Начать хотя бы с того, что смерть миссис Инглторп больше всего выгоды приносила ее мужу. От этого никуда не уйдешь! Впервые отправившись вместе с вами в Стайлз, я не имел ни малейшего представления о том, как было совершено преступление, но из того, что я узнал о мистере Инглторпе, понимал, как трудно будет доказать его причастность к убийству. Когда я оказался в имении, мне стало ясно, что именно миссис Инглторп сожгла завещание. Между прочим, вам не на что жаловаться, друг мой! Я старался, как мог, обратить ваше внимание на необычность и значимость зажженного в середине лета камина.

— Да-да! — нетерпеливо подтвердил я. — Продолжайте!

— Так вот, друг мой, как я уже говорил, моя точка зрения на виновность мистера Инглторпа сильно пошатнулась. Собственно говоря, против него было столько улик, что я склонен был поверить в его непричастность к убийству.

— И когда же вы изменили свою точку зрения?

— После того, как обнаружил, что чем больше усилий я прилагаю для его оправдания, тем больше он старается, чтобы его арестовали. Потом, когда я обнаружил, что Инглторп не имеет ничего общего с миссис Рэйкс и что тут замешан Джон Кавендиш, я убедился окончательно.

— Но почему?

— Очень просто. Если бы у мистера Инглторпа была интрижка с миссис Рэйкс, его молчание было бы вполне объяснимо, но, когда я обнаружил, что по всей деревне ходят слухи об увлечении Джона хорошенькой фермершей, молчание мистера Инглторпа получило совершенно иной аспект. Глупо было притворяться, будто он боится скандала, ибо связать с ним этот скандал просто невозможно. Такая линия поведения мистера Инглторпа заставила меня лихорадочно думать, и наконец я пришел к выводу, что он стремится к тому, чтобы его арестовали. Eh bien! С этого момента я был в равной степени заинтересован в том, чтобы он не был арестован.

— Погодите минутку! Я не понимаю, почему он хотел, чтобы его арестовали? — спросил я.

— Да потому, mon ami, что, по законам вашей страны, если человек оправдан, он не может снова привлекаться к суду по тому же делу. Ага! Умно придумано, не так ли? Неплохая мысль! Он, безусловно, человек метода… Видите ли, он знает, что в его положении человек неизбежно попадает под подозрение. Вот он и задумал исключительно умный план подготовить множество подстроенных улик против самого себя. Он хотел, чтобы его арестовали. Тогда он представил бы свое неоспоримое, безупречное алиби — и вот он на всю жизнь в безопасности!

— Но я все еще не понимаю, как ему удалось бы доказать свое алиби и в то же время находиться в аптечной лавке?

Пуаро с удивлением посмотрел на меня:

— Возможно ли? Мой бедный друг! Вы до сих пор не догадались, что в лавке аптекаря была мисс Ховард?

— Мисс Ховард?!

— Ну конечно! Кто же еще? Для нее это было крайне просто: рост у нее подходящий, говорит она мужским голосом. К тому же не стоит забывать, что она кузина Алфреда Инглторпа и между ними есть определенное сходство, особенно в походке и манере держаться. Так что сыграть эту роль для нее — легче легкого! Это умная парочка!

— Мне все еще не вполне ясно, как именно была проделана эта штука с бромидом, — заметил я.