Весь этот мир

– Где ты это взяла?

– Читай дальше, – говорю я. Графики и результаты анализов скажут ей больше, чем мне.

Я наблюдаю за выражением лица Карлы и пытаюсь осознать, что происходит в моем мирке. Я ждала, что Карла отложит письмо в сторону, как мама, но ее реакция… иная.

– Ты показала это матери?

Я беззвучно киваю.

– Что она сказала?

– Что это ошибка, – шепотом отвечаю я, прячась от звука собственного голоса.

Карла долго изучает мое лицо.

– Мы должны все выяснить, – наконец произносит она.

– Выяснить что?

– Правда это или нет.

– Как это может быть правдой? Это же будет означать…

– Тсс, тсс. Нам пока ничего не известно.

Ничего не известно? Ну разумеется, известно. Мы знаем, что я больна. Что мне не разрешено покидать дом под страхом смерти. Я всегда знала это. Я такая, какая есть.

– Что происходит? – требую я ответа. – Что ты от меня скрываешь?

– Нет-нет. Я ничего не скрываю.

– Что все это значит?

Карла вздыхает, и ее вздох долгий, глубокий и усталый.

– Клянусь, что ничего не знаю. Но иногда подозреваю.

– Подозреваешь о чем?

– Иногда я думаю, что, возможно, твоя мама не вполне права. Возможно, она так и не оправилась после того, что случилось с твоими отцом и братом.

Воздух в комнате становится таким разреженным, что невозможно дышать. Время теперь действительно замедляется, и мое зрение становится туннельным. Стены оказываются слишком близко, а Карла отдаляется от меня – маленькая фигурка в конце очень длинного коридора. Появляется головокружение. Я пошатываюсь, а потом меня начинает тошнить.

Я бегу в ванную, и меня рвет в раковину. Карла входит за мной. Я брызгаю водой себе в лицо. Она кладет руку мне на спину, и я прогибаюсь под ее тяжестью. Я бесплотна. Я снова становлюсь призраком Олли. Я упираюсь ладонями в раковину. Не могу заставить себя посмотреть в зеркало, потому что не узна́ю девочку, которую увижу в отражении.

– Нужно все выяснить, – рычу я не своим голосом.

– Дай мне день, – говорит Карла, пытаясь притянуть меня к себе и обнять, но я ей не позволяю.

Я не хочу утешений и защиты. Я просто хочу знать правду.

Доказательство жизни

ВСЕ, ЧТО МНЕ НУЖНО СДЕЛАТЬ, – ЭТО УСНУТЬ. Успокоить разум, расслабить тело и уснуть. Но, как бы я этого ни желала, сон не идет. Мой мозг – чужая комната, повсюду открываются потайные двери. Голос Карлы звучит у меня в голове. «Может, она так и не оправилась после того, что случилось». Что это вообще значит? Я смотрю на часы. 1:00. Семь часов до того, как снова явится Карла. Мы сделаем кое-какие анализы крови и отправим их специалисту по ТКИН, которого я нашла. Семь часов. Я закрываю глаза. Открываю их снова. 1:01. Я не могу ждать, пока ответы придут ко мне. Я должна сама их найти.

Мне приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы не побежать, когда я направляюсь в кабинет матери. Я уверена, что она спит, но не хочу рисковать, чтобы не разбудить ее. Я берусь за ручку двери и в продолжение одного кошмарного мгновения думаю, что дверь окажется заперта и я буду вынуждена ждать, а я не могу ждать. Но ручка поворачивается, и комната меня впускает, как будто ждала меня, ждала, что я приду.

Мамин кабинет абсолютно обычный, не слишком опрятный, не слишком захламленный. Нет никаких явных признаков нездорового рассудка. Безумные, спутанные, хаотичные надписи не покрывают каждый сантиметр стен.

Я подхожу к большому столу в центре комнаты. В нем есть встроенный шкафчик для хранения документов, с которого я и начинаю свои поиски. В руках дрожь – это не какой-нибудь тремор, нет, они по-настоящему трясутся, как будто я оказалась в эпицентре землетрясения, которого больше никто не ощущает.

Моя мать дотошна и своеобразна в том, что касается хранения документов. Она сохраняет все, и у меня уходит больше часа на разбор одной только стопки бумаг. Там есть чеки за крупные и мелкие покупки, договоры об аренде, налоговые документы, гарантии и руководства по эксплуатации. Она даже сохранила корешки от билетов в кино.

Наконец ближе к задней части шкафчика я нахожу то, что ищу: толстую красную папку с ярлыком «Мэделайн». Я осторожно достаю ее и устраиваюсь на полу.

Протокол моей жизни ведется с самой беременности. Я нахожу назначения пренатальных витаминов, сонограммы и фотокопии каждого маминого визита к врачу. Смотрю на заполненный от руки бланк с двумя квадратиками – мальчик и девочка. В квадратике под словом «девочка» стоит галочка. Есть тут и мое свидетельство о рождении.

Просматривая бумаги, можно довольно быстро догадаться, что я была болезненным ребенком. Я нахожу бланки, заполненные педиатрами, которых вызывали ко мне по причине сыпи, аллергии, экземы, простуд, лихорадки и двух ушных инфекций, – и все это до того, как мне исполнилось четыре месяца. Я нахожу чеки за консультации со специалистами по грудному вскармливанию и младенческому сну.