Весь этот рок-н-ролл

Стояло на Руси глухое беспросветное язычество. Богов была тьма-тьмущая, каждый требовал свое, и хлебом, и денежкой, и пивком не брезговали, а отдельные до баб русских были охочи. Чего я понять никак не могу. Ибо чего в ней, русской бабе, такого есть, чего у мужика нет. А ничего такого нет! И запросто без нее обойтись можно! Можно, можно, можно!!! Но не долго. В зависимости от прожитых годов и жизненной силы. В мужике и бабе. Вот почему каждый мужик стремился держать при себе бабу, а баба готова была притулиться к мужику. ЧТОБЫ! Ну и по хозяйству. А так, баба даже вовсе и ни к чему.

Так вот, Кощей родился от обычных бабы и мужика по имени… А имен-то их я и не знаю… Откуда мне знать их имена, когда они сами их не ведали. Шла Баба из Вологды в Керчь, а навстречу ей из Керчи в Вологду шел Мужик. А зачем шли, по какой такой надобности били ноги из Вологды в Керчь и из Керчи в Вологду и что забыли – одна в Керчи, а другой в Вологде, когда и городов-то таких на карте Руси не числилось, равно, как и самой карты, мне неведомо. Да и незачем, потому что цель шествия к истории удаления из жизни Кощея Бессмертного весны его златых дней решительно никакого отношения не имеет. И вот остановились они в каком-то краю березовом в малиновой заре около ручья серебряного в седых добродушных ковылях и ломтем хлеба перекусили, сладкой водицей запили и свернулись калачиком для сна. Чтобы сон придал им силы для дальнейшего пути. Ей – из Вологды в Керчь, ему – из Керчи в Вологду. Но звезды были такие яркие, а луна такая полная, а шелест листьев края березового таким… ШЕЛЕСТЯЩИМ, что калачики тел их развернулись, и вот…

Ох, господа, я будто сам был в этом краю березовом после малиновой зари… Ах, зачем эта ночь так была хороша?.. Немыслимо хороша!.. Как не бывает ни у кого!.. Как бывает у всех!.. Миллиарды раз!.. Когда не то что в самой малой одеже жарко, а даже кожа обжигает, и вот тут… Мать!.. Ольга Валентиновна!.. Какие тефтели?! Что значит «только что»?.. Две недели назад – это «только что»?! А вот «час назад» не считается. Это – по работе. Это – для реализма. А щас – романтика. Видишь, какие яркие звезды, какая полная луна, а край березовый шелестит… ах как шелестит… Да выключи ты этот пылесос… Ну вот… со своими тефтелями… пылесосом… Да нет… Чего уж теперь… Теперь уже поздно… Нет… Ну так… Оно конечно… Это ж надо! Одиннадцать часов дня, а звезды, бля, а луна, а край березовый…

А через девять месяцев у бабы, которая шла из Вологды в Керчь, народился малец. И было это во городе во Казани. А как баба попала во город во Казань, по пути из Вологды в Керчь, когда и Казани тоже еще не было, мне доподлинно неизвестно. Да и не шибко я на эту тему заморачиваюсь, потому как на собственном опыте знаю, как идти из района усопшего Черкизовского рынка к центру Москвы и через дни, недели, месяцы, годы пути оказаться в том же самом районе усопшего Черкизовского рынка, не дойдя даже до ближайшей станции метро. Потому что главное для нас, ребята, не цель пути, а сам путь. Ну и сердцем не стареть, и песню, что придумали, до конца допеть. И пока не допоем, будем идти, идти, идти… Дорога!

Так что ничего мудреного, иррационального для русского человека, вышедшего из Вологды в Керчь с неясными целями, в рождении во городе во Казани мальца нет. И назвала его мать Кощеем. Внятного ответа на вопрос, кто такой Кощей и почему Кощей, получить никому не удалось. Не было на Руси с седых времен имени Кощей! Да и в седых, и в до седых тоже память не сохранила. И прозвище ему дали Бессмертный. А все потому, что роды у бабы принял якобы случайно забредший в Казань человек из жидов по имени Агасфер. Почему «якобы»? А потому, что народившийся чувачок был, как две капли воды, похож на этого самого Агасфера. Ну а в Казани Агасфер был известен как патентованный шлендра вот уже три тысячи лет. Я ни на что не намекаю, но думаю, что прозвище Бессмертный пацанчик получил небезосновательно. Что, между прочим, доказывает встреча с ним моих героев Михаила Федоровича и девицы в Замудонск-Тверском через две тыщи лет. Как бы ни пыталась уничтожить его Русская православная церковь.

И значит, час за часом, день за днем, месяц за месяцем и… (продолжите линию сами) Кощей вошел в пору возмужания, а при наличии в нем жидовской крови созрел по ихним обычаям для продолжения рода. Говоря русским языком, в портках у него «зашеволилось».

А на Руси, коя тогда еще не была Святой, внебрачные половые связи не возбранялись. Потому что а как? Терпеть это шеволение в портках при последующем стоянии, когда елдаком можно заместо всякого плуга землю пахать? А он, мил человек, не для земли предназначен! Не чернозем пахать! А ниву иную оживлять, в другу землю семя бросать. Потому что сладкое это дело, ребята, ой сладкое. А какая же, скажите на милость, жизнь человеческая без сладости этой самой… Нету этой жизни! Или есть, но уж совсем не человеческая. А потому, ребята, придумал наш народишко празднество языческое, до сих пор сохранившееся, Ночь на Ивана Купалу, когда вошедшие в полноценность девки и парни бросались в соитие ради соития, совокуплялись на радость богам и всему миру просто так, по велению сердца и тела, без всяких там меркантильностей типа приданого и словесной хреновины вроде «у нас – купец, а у вас – товар». И греха в том никто не видел. А лишь молодость да слияние, и две плоти – одна плоть есть. А то ведь как? И благословение, и венчание, ЗАГС, там, все – чин-чинарем, и детишки пошли, и вон она уже старость, а оглянуться назад, книжки прочитанные вспомнить, примеры других жизнев обмыслить, и умирая… Твою мать!!! А в портках уже не шеволится, да и в сортире – неурядицы, а у бабы от томления ее девичьего даже и памяти не осталось. Одна радость – дети. А ведь радость, милые мои, должна быть не одна. Ведь как я (а кто я, я уже сам не очень соображаю) своим умишком понимаю, «Песни песней» каждый из нас достоин.

И вот, когда Кощею исполнилось пятнадцать годков, и сила в нем появилась немереная, и на девок стал заглядываться с идеями плотскими, наступила очередная ночь на Ивана Купалу. И после бражки хмельной, после купания в реке местной неторопливо-ласковой, после хороводов наступил по заведенному обычаю час прыжков через костер. И в одном из них, на самой вершине прыжка, когда вверх – уже, а вниз – еще не, в дрожащем, переливающемся искряном воздухе повстречал Кощей Джоди, кою раньше и не замечал в будничной скучности. А тут вдруг разом разглядел, и чакры (или что там у нас) открылись, и взял ее за руку, и воздух теплый от костров языческих подхватил их и понес в дубравы заветные, в папоротник цветущий, на землю приветливую. И вошел Кощей в Джоди, поднялся на ее самую высокую вершину, а она – на его, и закричали они дико, так, что птицы по гнездам проснулись, у волчицы в логове течка началась, лешие из дупел своих высунулись в поисках девиц грибных да земляничных, кикиморы ленивую гладь болот всколыхнули и хмыря болотного побудили, чтобы… да он и сам был не против… В общем, милостивые государи мои, ребята, мужики, чуваки… ЖИЗНЬ!

И поутру Кощей отвел Джоди, которую назвал Прекрасной (а как еще? если она прекрасная и есть. Не Бьютифул же!), под каким именем она и вошла в русский фольклор, к себе в избу, где обретался со дня рождения с маменькой своей, некогда шедшей из Вологды в Керчь, да забредшей неведомой силой в Казань. (Да тут ничего необычного нет. Я раньше хотел сказать, но запамятовал. Много позжее один малый шел на Одессу, а вышел к Херсону. Для нас плутанье в географии – дело обычное. Да и в истории тож непрямыми путями лазаем.) И тут выясняется такая хрень. Оказывается, на эту Джоди давно глаз положил малой один, да не просто малой, а сын местного казанского царя с именем нерусским, с именем Иоанн, от жидов полученным, ибо в русском народе отродясь таких диковинных имен не было. А были имена все простые, назатейливые: Ярослав, Игорь, Калган, Мокей… Ну и Кощей, конечно. А уж потом, после Крещения, русский народ имя Иоанн до Ивана сократил. Чтобы с этим именем жидовским язык не сломать. Ну мыслимое ли дело – Иоанн! Не смешите мои седые яйца. Да, забыл сказать, от «жидов» я имел в виду того же шлендру Агасфера. Да и Иоанн был… Ну, да это не мои, а казанского царька проблемы.

И Иоанн-царевич пошел с войском своим, прямо скажем, невеликим (человек пять) Кощея воевать и избу его к своему царству присовокупить. По тем временам каждый вшивый городишко называл себя царством. И непременно «великим». Так эти царства друг дружку пугали. И до сих пор эта фигня тянется. Ну и лады. Великое так великое. Лишь бы было что пожрать. А не всегда! Вот так вот. Что тут поделашь? (Можете считать это за опечатку, а может быть, это у меня стилизация!)

Так вот, Кощей это войско разметал, а Джоди, которая понесла (была в тягости), от опасности увез в Тверское царство, которое по неизвестным мне причинам и назвал Тверским. Ну и царством, конечно. Хотя все царство и заключалось в том замке, в котором мы застали Михаила Федоровича с девицей. Там-то Джоди и разрешилась от тягости, которую она понесла в ночь на Ивана Купалу, пацаненком, которого, не мудрствуя лукаво, назвали Кощеем. Как и подсказал Агасфер. А куда от него денешься? Одно слово – вечный.