Весь этот свет

– Минка и Оуэн? Давненько мы не поминали этих двоих. Они тебе не подходили.

– Но, по вашему мнению, Эллиотт мне подходит?

– Мне нравится видеть твою улыбку, а когда ты говоришь об этом мальчике, то вся светишься.

– Алтея… Вчера ночью мамочка выходила из дома в одной ночной рубашке. Вы не знаете, зачем она вышла?

Алтея покачала головой.

– Твоя мамочка в последнее время странно себя ведет. Я просто сижу и наблюдаю.

Я кивнула и снова отхлебнула шоколада.

– Значит, вы разговариваете с мамочкой? Она не говорила, почему вдруг стала такой… странной?

– Я говорю с ней на собраниях.

– На собраниях, посвященных мне.

Она кивнула.

– Вы ведь никому не позволите навредить мне, да, Алтея?

– Не глупи.

– Даже мамочке?

Алтея перестала тереть тарелку.

– Твоя мамочка никогда бы не причинила тебе вреда и никому не позволила бы тебя обидеть. Она уже много раз это доказывала. Не говори о ней неуважительно в моем присутствии. Никогда.

Она быстро поднялась по лестнице, наверху оглушительно хлопнула дверь.

Я прикрыла лицо ладонью. Я только что оскорбила свою единственную союзницу.

Глава двадцать девятая Кэтрин

Мэдисон держала меня за руку, пока мы ждали возвращения «Грязных котов» после минутного перерыва. До конца четвертого периода матча за звание чемпионов оставалось несколько секунд.

На трибунах яблоку негде было упасть, наша команда противостояла «Зимородкам-осам», и счет был 35–35. Тренер Пекэм что-то настойчиво говорил Эллиотту, а тот ловил каждое слово наставника.

Наконец игроки захлопали в ладоши и рысью побежали на поле, а трибуны радостно взревели.

– Они не будут бить по воротам! – воскликнула Мэдисон и прикрыла рот ладонью.

– Что это значит? – спросила я.

Мэдисон сжала мою руку, глядя, как Сэм хлопает Эллиотта по плечу.

– Это значит, что у них будет всего четыре секунды, чтобы сыграть, в противном случае дадут добавочное время, и мяч перейдет к «Зимородкам».

Я покосилась на наблюдателей, сидевших в ложе прессы. Некоторые уткнулись в телефоны, другие что-то записывали. Эллиотт, стоявший позади Сэма, дал сигнал, и Сэм перебросил ему мяч. Ресиверы сорвались с мест, а Эллиотт помчался вперед, не обращая внимания на пронзительные крики и улюлюканье трибун.

– О, боже! Открывайтесь! – заорала Мэдисон на ресиверов.

Эллиотт несся к десятиярдовой очковой зоне, а Мэдисон и миссис Мейсон начали подпрыгивать на месте справа и слева от меня.

Эллиотт увернулся от одного игрока «Зимородков», от второго, а потом, видя, что не успевает добежать до очковой зоны, высоко подпрыгнул, метнул мяч, и тот приземлился прямо за чертой зоны. Рефери вскинули вверх руки, и «Грязные коты», а с ними и их болельщики, разразились оглушительными криками радости.

Мэдисон и миссис Мейсон пронзительно вопили мне прямо в уши, одна с одной стороны, другая с другой, затем мы побежали вниз по лестнице, перепрыгнули через ограждение и бросились на поле, к нашей команде. Все вокруг улыбались, прыгали и орали, мы словно нырнули в море счастья, и я пыталась пробиться к Эллиотту через это море. Он на целую голову возвышался над ликующей толпой, вглядывался в лица окружающих. Я подняла руку и вытянула вверх указательный палец и мизинец.

Эллиотт заметил меня и стал проталкиваться ко мне.

– Кэтрин! – завопил он.

Я изо всех сил пыталась протолкаться к нему, но Эллиотт добрался до меня первым, одной рукой подхватил меня на руки и поцеловал в губы.

– Ты это сделал! – радостно воскликнула я. – Если после этого тебе не дадут стипендию, то они просто сумасшедшие!

Он молча смотрел на меня.

– Что? – спросила я и засмеялась.

– Просто я никогда не видел тебя такой счастливой. Это удивительно.

Я плотно сжала губы, стараясь не улыбаться от уха до уха, как идиотка.

– Я тебя люблю.

Эллиотт рассмеялся, потом крепко обнял меня и зарылся лицом мне в волосы. Я прижалась щекой к его мокрым волосам и поцеловала его в лоб.

Толпа все еще ликовала, а местные полицейские пытались поддерживать видимость порядка. Другая половина стадиона быстро пустела, и автобусы команды «Зимородков» уже завели двигатели.

– Янгблад! – позвал тренер Пекэм.

Эллиотт подмигнул мне.

– Встретимся возле моей машины.

Он напоследок поцеловал меня в щеку, поставил на землю и стал протискиваться сквозь толпу к остальной команде, собравшейся в центре поля.

Меня толкали и пихали, пока наконец людское море не вынесло меня, словно мячик, на край поля. Родители и ученики раздавали всем белые свечи, закрепленные в белых картонных коробочках. Чем больше свечей было роздано, тем тише становился шум.

Миссис Брубейкер остановилась передо мной, держа в руках свечу.

– Это… в честь памяти о Пресли.

– Спасибо, – сказала я, принимая свечу.

Миссис Брубейкер попыталась улыбнуться, но уголки ее губ дрожали. Она отвернулась и стала раздавать свечи другим ученикам.

– Ты просто отвратительна, – громко сказала стоявшая поодаль Татум. Она была в своей форме чирлидерши. – Как ты можешь держать эту свечу, зная то, что ты знаешь?

– Что я знаю? – переспросила я.

– Где сейчас Пресли! – закричала Татум.

Люди вокруг стали поворачиваться к нам.