И еще одно: вчера ночью Меса совершала жертвоприношение вместо укрывшейся в священной пещере Баалтис, и возложенный на алтарь шестимесячный младенец, уже мертвый, пошевелился и прорыдал громким голосом, что после захода третьего с этого дня солнца на них падет возмездие за его кровь. Я не верю этим россказням; достоверно, однако, что жрицы поспешно бежали из тайного зала, где свершалось жертвоприношение; я сам видел, как они бегут, визжа от ужаса и разрывая на себе одежды. Но к чему говорить о знамениях, добрых или недобрых, когда стены обороняются трусами, а копья армии Итобала сверкают, словно бесчисленные звезды небес? Принц, говорю вам, этот древний город обречен; здесь, как я опасаюсь, кончится и наше земное странствие.
— Будь что будет, — ответил Азиэль. — Я, во всяком случае, умру, сражаясь до последнего.
— И я тоже умру, сражаясь, принц, не потому, что люблю битвы, а потому, что это предпочтительнее, чем погибнуть от острого копья какого-нибудь дикаря. И зачем только вы встретились с госпожой Элиссой, когда она молилась Баалтис в священной роще, и какой злой дух наполнил ваши сердца безумной любовью друг к другу? Вот где источник всех наших бед; если бы не ее глаза, мы давно были бы уже на пути к Тиру, но что поделаешь, на все воля судьбы. Посмотрите: вон шагает сам Итобал во главе отряда своих телохранителей. Дайте мне лук; хотя расстояние, пожалуй, слишком велико, я попробую пронзить его черное сердце стрелой.
— Побереги силы, — ответил Азиэль, — Итобал еще слишком далеко от нас, а уж что до стрельбы, то скоро мы настреляемся вволю. — И он повернулся, чтобы что-то сказать подчиненным ему начальникам.
Глава 16
Атака началась через час. Перед своими наступающими колоннами дикари гнали захваченных ими или добровольно сдавшихся рабов. Те тащили фашины для заполнения рва, грубо сколоченные приставные лестницы и толстые стволы деревьев для использования их в качестве таранов. Большинство из рабов не имели никакого оружия и были защищены только своей ношей, которую держали перед собой как щит, и стрелами войска Итобала. Но эти стрелы наносили ничтожный урон защитникам, скрытым за стенами, тогда как их луки убивали и ранили многие десятки рабов; если же эти несчастные пробовали бежать, то натыкались на острия копий подгонявших их сзади дикарей, и падали, как дикие звери в вырытую для них ловушку. И все же уцелевшие, укрывшись под стеной, пускали в ход свои тараны и приставляли к стене лестницы, однако смерть настигала их везде, а некоторые падали бездыханные от сильного страха или перенапряжения сил.
Тогда и начался настоящий штурм. С оглушительными воплями выстроенная по трое колонна ринулась к стене; нападающие крушили стены таранами, карабкались по лестницам, тогда как защитники осыпали их градом копий и стрел, сбрасывали на них тяжелые каменные глыбы, поливали горячей смолой и кипятком из больших котлов, которые стояли у них под рукой.
Раз за разом осаждающих отбивали с тяжелыми потерями и раз за разом в сражение вступали свежие подкрепления. Трижды приставлялись лестницы к южным воротам, трижды штурмующие появлялись на стене, откуда их, окровавленных и избитых, тут же скидывали на землю.
Прошел долгий день, а защитники все еще держались.
— Мы победим! — крикнул Азиэль Метему, когда очередная лестница с карабкающимися по ней людьми была сброшена на усеянную мертвыми телами равнину.
— Да, здесь мы победим — потому что сражаемся, — ответил финикиец, — но в других местах дела могут пойти менее успешно.
На какое-то время натиск на южные ворота ослаб. Прошел еще час; слева от них послышался громовой ликующий вопль, а затем и испуганные крики: «Отступайте за вторую стену, враги уже во рву».
В трехстах шагах от них Метем увидел большую толпу дикарей, бегущую по направлению к ним.
— Надо перебираться за внутреннюю стену, — сказал он, — внешняя уже захвачена.
В этот миг нападающие снова приставили лестницы к воротам, и Азиэль подбежал, чтобы их сбросить. Сбросив лестницы, он оглянулся и увидел, что его уже отрезали и окружили. Метем и большинство воинов благополучно укрылись за внутренней стеной, оставив его вместе с двенадцатью отважнейшими воинами из его личного сопровождения в башне над воротами. Бегство было уже невозможно, и равнина внизу и ров были заполнены воинами Итобала, они также многими сотнями приближались по широкому гребню захваченной ими стены.
— Нам остается лишь одно, — сказал Азиэль, — отважно сражаться, пока нас всех не перебьют.
Едва он это произнес, как брошенное снизу копье ударило его в бронзовый нагрудник. Удар был столь силен, что, хотя копье и не пробило бронзу, принц рухнул на колени. Когда он поднялся, чей-то голос позвал его по имени, и, посмотрев вниз, он увидел Итобала, облаченного в золотые латы и окруженного военачальниками.
— Тебе не удастся бежать, принц Азиэль, — закричал царь, — сдавайся на мою милость.
Азиэль быстро натянул лук. Лучник он был сильный и искусный, стрела пронзила золотой шлем царя, пробив его голову до самого черепа.