Весь Кир Булычев в одном томе

Вечером перед программой «Время» диктор, не скрывая торжественной дрожи и придыхания в голосе, сообщил о решении Политбюро и Совета Министров: «Завтра в двенадцать ноль-ноль по московскому времени каждый гражданин Советского Союза выполнит свой партийный и человеческий долг. Каждый пожелает, чтобы после долгого могильного сна очнулся и приступил к исполнению своих обязанностей перед прогрессивным человечеством ведущий классик марксизма-ленинизма Карл Маркс».

В этот момент, когда прозвучало это сообщение, я сидел у Элеоноры.

Элла готовила кофе. Красные брючки так туго и нагло обхватывали ее ягодицы, что я вдруг понял, почему она всегда находится в состоянии бравого сексуального возбуждения.

— Ты слышишь? — закричал я. — Они выбрали Маркса.

— Слышу, — сказала Элла спокойно. — Не глухая.

— Но почему не Ленина? Почему? Народ их не поймет.

— Зачем им Ленин? — искренне удивилась Элла. — Что они с ним будут делать? Отчет ему представят, как проорали его светлые идеи?

— Элла, заткнись! — сказал я. — Ты ничего не понимаешь в политике.

— А ты в жизни. Я бы на их месте сейчас же закопала его так глубоко, чтобы ни один пришелец не докопался.

— А Маркс?

— Тебе надо объяснять? Маркс даже по-русски не сечет. Они ему Институт марксизма-ленинизма отдадут, дачу в Барвихе. Ему сколько лет было, когда он помер?

— Много.

— Вот пускай и доживает на персоналке. А еще лучше — передадут в ГДР. Пускай там ликуют.

Элла была права, но тяжелое чувство несправедливости не оставляло меня. Все было не так, не ладно.

— Значит, в Америке будет Линкольн, у китайцев Мао, а нам немецкого классика?

— Голосов враждебных наслушался, — сказала Элла. — А они, как всегда, клевещут. Мы еще посмотрим, кто там у них возродится. А может, и никто. Если это блеф.

— Как так блеф?

— Космический блеф. Самый обыкновенный. Нас испытывают. Пей кофе и раздевайся. Мне сегодня в ночную выходить, забыл, что ли?

Элла — медсестра в психичке. Характер у нее жесткий.

Любовником я был в тот вечер никудышным. Элла была мною недовольна. Совсем не вовремя я спросил:

— А что, если они, то есть мы, пожелаем Ленина? Или Лермонтова?

— Ты можешь наконец не отвлекаться? — спросила Элла злым свистящим шепотом.

Потом, когда она одевалась, сказала:

— Пожелаете, как бы не так! Завтра же постановим. И даже репетиции проведем.

Она была права. Весь следующий день от края и до края бурлила наша страна.

Стихийные митинги были организованы на каждой фабрике, в каждом колхозе под лозунгами: «Маркс вечно жив!» Пионеры пели по радио написанную за ночь композитором Шаинским бодрую песню: «Том за томом «Капитал» Маркс нам снова написал!» с припевом: «Том девятый, том десятый дружно выучим, ребята!»

Нас тоже собрали.

Куприянов сказал, что творческое развитие марксизма получит мощный толчок, который позволит нам оставить далеко позади философские системы Запада. Новые веяния, отражающие заботу… и так далее. Представитель райкома прочел по бумажке закрытую разработку, в которой было самое главное. Там говорилось откровенно, что Политбюро и правительство внимательно изучили настоящий вопрос. Высказывалось мнение о возрождении к жизни всеми нами горячо любимого Владимира Ильича Ленина. Однако полученные по галактическим каналам сведения убедили партию и лично ее Генерального секретаря в том, что в случае удачного исхода первого возрождения Советскому Союзу будет предоставлено исключительное право повторить опыт. В свете этого и в глубоком убеждении, что партия не имеет права допустить малейший риск в отношении возрождения нашего Ильича, решено оживить вождя пролетариата только тогда, когда наука скажет со всей уверенностью, что это не причинит вреда его умственным способностям.

Не могу сказать, что я в это поверил, но многие поверили. Прямо не говорили, но давали понять, что в каждом новом деле возможна неудача. Неудача с Марксом — это беда. Неудача с Лениным — катастрофа.

Когда я шел с работы, памятник Пушкину был окружен цепью дружинников. Цветов перед ним не было. Музей Пушкина закрыли на учет. Ходили слухи, что в Гори произведены аресты. По улицам толпились люди, словно был праздник. Многие, особенно молодежь, шумели и игнорировали милицию. По Метростроевской длинной колонной шли танки.

До утра так и не погасли огни в зданиях КГБ на Лубянке. Черные «Волги» часто выскакивали с Дзержинской площади и, сделав визжащий круг вокруг монумента первому чекисту, неслись к Старой площади. Потом возвращались.

По настоянию врачей Брежнев провел ночь в реанимации. К нему был допущен только Андропов. Они коротали время за чаем. Вспоминали эпизоды войны. О завтрашнем дне не говорили. Андропов заверил Генерального, что все меры приняты.

На следующий день по всей стране население собиралось в актовых и конференц-залах.

Гремела музыка. Пенсионеров и детей организовали в детских садах и красных уголках домоуправлений. На улицах остались только милиционеры и дружинники.

Без десяти двенадцать Кабина в последний раз повторила свое объявление. Без пяти двенадцать заревели гудки всех заводов и фабрик. Начался отсчет времени.