Весь Кир Булычев в одном томе

— Сезам! — сказал Синюхин, глядя в угол моей комнаты. У него в Болшеве на том месте была входная дверь. — Сезам! — закричал он.

Мы с роботом ждали.

Синюхин обернулся к нам.

— Открылась! — закричал он. — Она открылась.

— Тогда до встречи, — сказал я.

Синюхин сгинул.

— Проверь через центральный, — сказал я роботу.

— Авария на Трансплутоне, — сообщил робот. — Придется вам брать флаер.

— Теперь я сомневаюсь в твоих умственных способностях. Ты понимаешь, сколько туда на флаере?

— Тогда я в растерянности развожу руками.

Лифта, конечно, не было. Я побежал вниз, до восемьдесят шестого этажа, откуда ходит грузовой.

На площадке восемьдесят шестого стояла кучка людей. Они взволнованно переговаривались.

— Лифт давно был? — спросил я.

— Только что ушел, — сказала женщина со сто восьмого. — Очень большой наплыв желающих.

Я побежал вниз по лестнице.

Восемьдесят шесть пролетов — площадка, марш лестницы, широкое окно, марш лестницы, площадка, марш лестницы…

Этажей через сорок я утомился, встал у окна.

Надо было перевести дух.

За окном расстилался город. Острые шпили двухсотэтажных небоскребов пронзали облака и устремлялись к звездам, где-то в глубине, словно на дне пропасти, поблескивали огоньки уличных реклам, проносились пули городской антигравитационной надземки, а между пропастью и небом на той километровой высоте, где я переводил дыхание, деловитыми шмелями носились флаеры, размахивали крыльями любители птицелетной закалки и, струясь зеленой дискретной рекой между отвесами небоскребов, сверкала невесомая, уходящая к Туле надпись: «Храните деньги в сберегательной кассе».

Погоди, сказал я себе, мысленно отмечая закономерность в движении флаеров — большая часть их неслась к востоку, — а вдруг Миловидов починил свою ракету?

Я поднял руку, набрал на прикрепленном к кисти коммуникаторе номер мастерской Миловидова.

Тот, к счастью, сразу откликнулся.

— Миловидов, ты слышал? — спросил я.

— Коля, — ответил тот, сразу узнав меня. — По-моему, она полетит.

Миловидов — известный чудак, он уже третий год реставрирует межконтинентальную ракету, желая превратить ее в индивидуальное средство транспорта. Мало кто верил, что у Миловидова что-то получится, а сам он останется жив, если ракета все же взлетит.

Я пулей слетел с сорокового этажа, прыгнул на движущийся тротуар, подъехал к нише, в которой стояли общественные антигравитационные ранцы, стремглав натянул один на спину, включил, взмыл в воздух и взял курс на Ясенево, где живет Миловидов.

И, как назло, где-то над Бронной в воздухе прямо перед моим носом материализовалась тусклая голограмма Синюхина.

— Колечка, — сказал он вяло, — я очень устал. Еле тебя нашел. Ты не помнишь, каким словом открывается моя дверь?

Я даже не успел ответить — от неожиданности потерял высоту, чуть не врезался в летающее кафе-платформу, еле избежал столкновения с туристским автобусом, полным японцев, и врезался носом в стеклянную милицейскую будку.

Пока я платил штраф, Синюхин в виде голограммы реял надо мной, а я кричал ему:

— Сезам! Сезам, откройся!

— Одну минутку, — сказал милиционер, который оказался человеком сердобольным. — Попробуем помочь вашему товарищу.

Он включил свой локатор.

— Гражданин, скажите адрес, — попросил он. — Мне надо поглядеть на вашу дверь.

— Адрес? — Голограмма Синюхина покраснела и начала мерцать.

— Большая Дорогомиловская, двенадцать, четыреста сорок девять, — сказал я. — Вход со двора.

— Правильно, — сказал Синюхин. — Спасибо, Коля.

Милиционер набрал на локаторе код, и мы с ним увидели синюхинскую дверь. Затем как бы пронеслись сквозь нее и оказались в передней, где стоял настоящий Синюхин.

— Все ясно, — сказал милиционер. — Она у вас на ручном управлении. Я вам советую, поверните ручку.

— Сезам! — закричал радостно Синюхин и повернул ручку.

Дверь открылась.

А я понесся дальше.

Ракета возвышалась на краю Ясенева, у Соловьиного проезда. Она была покрашена в голубой цвет, на боку красным ее название — «Ласточка».

Мы стартовали с Миловидовым через двадцать две минуты.

Мы сидели в отсеке, где раньше помещался атомный заряд. Было тесно и неудобно. Кресла, взятые моим другом с какого-то отработавшего срок космического корабля, были протерты, сбоку в меня вонзалась пружина. К тому же в стратегической ракете нет иллюминаторов, и до последней секунды я не был уверен, опустимся ли мы в Омске или врежемся в побережье Аляски. Что-то в ракете поскрипывало, я закрыл глаза. Я опасался, что Синюхин выскочил на лестницу, забыл дома ботинки и теперь, не в силах открыть дверь снова, разыскивает меня по Вселенной, и вот-вот его голограмма появится в без того тесном чреве межконтинентальной ракеты. Но, слава богу, обошлось. И не врезались, и Синюхин нас не настиг.

Мы чуть не разбились при посадке — амортизаторы у Миловидова совершенно первобытные. Но пилот он отличный. Вслепую, по приборам и интуиции, он посадил ракету на поляне в окрестностях Омска. Правда, раздавил несколько флаеров и аэробусов, которые опустились там раньше нас. К счастью, все они были пусты.

Потирая синяки, мы вылезли из ракеты.