Весь Кир Булычев в одном томе

— Лучше бы вы надели сандалии, — сказал я.

Он почему-то не ожидал русских слов, удивился и даже испугался.

— Вы кто? — спросил он.

— Немного ваш коллега, — сказал я, — немного ваш поклонник. Я принадлежу к славному племени фэнов. Хотя не профессионал.

— Ага. — Адамец потерял ко мне интерес.

Он пошел к речке. Я догнал его.

— А вы кого хотели увидеть? — спросил я.

— Издателя, — ответил Адамец. — В крайнем случае редактора журнала. Я не люблю фэнов. Фэны, как правило, люди никчемушные, не нашедшие места в жизни и достойной работы. Вот и ползают с кона на кон. Лето — ваше сладкое время, как у бродячих собак. Тепло и помойки открыты.

— Скорее я — турист. Но люблю фантастику. Появилась возможность побывать в Словакии, заодно поглядеть на братьев по увлечению, я ею воспользовался.

— Вы в самом деле любите фантастику?

— А почему бы мне ее не любить?

Пока дул ветерок, я не ощущал запаха, но в узком переулке, который вел к псевдоготическому собору, мне в ноздри ударил запах его давно не мытого тела. Обязательно надо будет спросить, какого черта он не моется. Но не сейчас. Перед тем как я его убью. В конце концов, такой грязный человек не имеет права жить на свете и портить экологию. Кстати, вы не заметили, в какой момент название науки превратилось в синоним природы?

— Странно, — сказал Адамец. — Я никогда не читаю фантастику. Если кто-то пишет лучше меня, таких немного, но пока еще есть — например, Стругацкие или Филип Дик, — я расстраиваюсь от того, что они коптят небо. А к остальным испытываю презрение.

— А вам не приходило в голову избавиться от Стругацких?

— Как?

— Убить их. Нанять киллера и убить.

Только не подумайте, что я навязывался на работу к жертве. Мне было интересно, как тикает этот грязнуля.

— Вы псих какой-то, — искренне ответил Адамец. — Зачем убивать, они не Моцарты, а я не Сальери. У фантастов проще, чем у композиторов. Требования ниже.

Он расхохотался, показывая желтые зубы. Нет, он мне не нравился. Но убивать его мне не хотелось.

— Я не знаю, что вы написали, — сказал я.

— Для широкой публики я еще терра инкогнита. Но специалисты меня знают, — сказал Адамец. — Недаром пригласили. И знаете — за их счет. У меня бы и денег не нашлось на самолет. А они бесплатно пригласили.

Он искренне радовался.

— Это ваш первый успех? — спросил я.

— Вы что, мою фамилию не слышали?

— А как ваша фамилия?

— Учтите, — ответил Адамец, — в гостинице все звуки распространяются, как в банке с огурцами. Вы сегодня за завтраком спросили у Ливии, живу ли я в гостинице. Если бы я был подозрителен, то убежал бы от вас.

Я совершил непростительную ошибку. Попался как мальчишка.

— Простите, — я изобразил смущение, — мне сказали, что вы здесь будете.

Сейчас он спросит, почему я спрашивал… Но что-то его остановило.

Иначе мне бы пришлось принимать меры здесь, а это почти невозможно.

— Допускаю, — сказал он, — что вам попался весенний «Искатель», там моя повесть…

Он сделал паузу, давая мне возможность произнести название, но я, естественно, промолчал.

Когда пауза стала невыносимой, он с сожалением произнес:

— «Второй рассвет».

— Правильно, — согласился я.

Мы пошли дальше примиренные.

— Ее выдвигали на «Странника», но там своя мафия, — вздохнул Адамец. — Лучше бы не выдвигали.

— А у вас с собой этой повести нет?

Мы повернули направо, к собору, густая тень от каштанов прикрывала скамейки, на них сидели старички и дремали совсем по-московски.

— Вы что, читать ее будете?

— С удовольствием.

— Чепуха какая-то… у меня случайно с собой есть номер «Искателя». В самом деле случайно. Возьмете? Только до завтра.

— Мне хватит времени.

Если вы решили стать киллером, то предупреждаю — в нашем ремесле нет ничего вреднее, как знакомство с объектом. Из коровы, которую требуется зарезать, он превращается в человека. И в сердце киллера поселяется жалость. Впрочем, я не знаю, чтобы кто-нибудь из нас отказался от работы. Работа — это святое.

Мы перешли открытое раскаленное место, ветер уже стих, у разноцветных пастельных домиков торговали цветами.

— Вы знаете, что одна сторона бульвара называется Зимней улицей, а другая, вот эта, — Летней? — сказал я.

— Не может быть!

— Честное слово! — Я понял, что он еще совсем молод, ему, наверное, и тридцати нет.

Перед боковым входом в оперу, там, где золотыми буквами выложено «ресторация», висела матерчатая вывеска «Паркон-92», около нее в тени расположились фэны, которых мой спутник не выносил. Большей частью они были вполне похожи на людей, которые отличаются от прочих обывателей тем, что имеют определенную цель в жизни — ведь любовь к фантастике — это цель.

Адамеца встретили как знакомого. Некоторые заготовили журнал с его повестью. Оказывается, ее уже успели перевести на чешский и издать в Праге. А мой заказчик сейчас сидит за письменным столом и не знает, куда приткнуть такую же повесть, только что завершенную рукой мастера.