Весь Мегрэ. Том 2

— Она ассистентка профессора Лаво, одного из хирургов больницы Отель-Дье.

В первый раз она ответила больше, чем это было строго необходимо. Уж не сохраняла ли она, несмотря ни на что, некоторые общие всем людям чувства, например гордость за дочь?

— Вы видели ее в прошлую пятницу?

— Нет.

— Она навещает вас?

— Иногда.

— Когда она была в последний раз?

— Недели три назад, быть может, месяц.

— Ваш муж был здесь?

— Как будто.

— Ваша дочь с ним ладит?

— Она старается как можно меньше общаться с нами.

— Она что, стыдится?

— Наверное.

— В каком возрасте она оставила дом?

Теперь ее щеки чуть порозовели:

— В пятнадцать лет.

Голос ее звучал суше.

— Не предупредив вас?

Она утвердительно кивнула.

— С мужчиной?

Она пожала плечами:

— Не знаю. Это ничего не меняет.

В зале остались теперь только игроки в домино, которые укладывали фишки в коробку и стучали монетой по столу. Г-жа Калас поняла и пошла налить их стаканы.

— Это не Мегрэ? — спросил вполголоса один из них.

— Да.

— Что ему от вас нужно?

— Он не сказал.

Точно так же, как и она его об этом не спросила. Она направилась на кухню, вернулась в бар и объявила:

— Когда вы кончите, я пойду поем.

— Где вы обычно едите?

Она указала на один из столиков в глубине зала.

— Я сейчас кончаю. У вашего мужа не было приступа аппендицита несколько лет назад?

— Тому лет пять-шесть? Ему делали операцию.

— Кто?

— Сейчас вспомню. Доктор Гран… Гранвале. Ну да! Он жил на бульваре Вольтер.

— Он там больше не живет?

— Умер. Во всяком случае, так нам сказал один посетитель, которому он тоже делал операцию.

Если бы Гранвале был жив, он мог бы сообщить, был или не был на животе у Омера Каласа дугообразный след дроби. Надо будет завтра разузнать у ассистентов и сиделок. Если только, разумеется, в одной из деревень возле Пуатье не обнаружится живой Калас.

— Не попадал ли в вашего мужа когда-то, много лет назад, заряд охотничьей дроби?

— С тех пор как я его знаю, нет.

— Он не был охотником?

— Может, ему и случалось охотиться, когда он жил в деревне.

— Вы никогда не видели у него на животе не очень заметные шрамы, расположенные в виде дуги?

Она старалась вспомнить, нахмурила брови и наконец отрицательно покачала головой.

— Вы уверены?

— Я уже давно не видела его так близко.

— Вы любили его?

— Не знаю.

— Сколько времени он был вашим единственным мужчиной?

— Годы.

Она вложила в это слово особый оттенок.

— Вы познакомились очень молодыми?

— Мы из одной деревни.

— Откуда?

— Деревушка на полпути между Монтаржи и Жьеном, она называлась Буассанкур.

— Вы никогда больше не приезжали туда?

— Нет.

— С того времени, как сошлись с Омером?

— Мне было семнадцать, когда я уехала.

— Вы были беременны?

— На шестом месяце.

— Люди об этом знали?

— Да.

— Ваши родители тоже?

Все с той же простотой, в которой было нечто от галлюцинации, она сухо проронила:

— Да.

— Вы их больше не видели?

— Нет.

Лапуэнт, закончивший инструктировать Люкаса, вышел из кабины, утирая платком пот.

— Сколько я должен? — спросил Мегрэ.

Она задала свой первый вопрос:

— Вы уходите?

И теперь он, в свою очередь, односложно ответил:

— Да.

Глава 4 Человек на крыше

Сидя перед следователем Комельо, Мегрэ не сразу решился — что с ним случалось не часто — вынуть из кармана трубку; наконец, как бы машинально и сохраняя самое невинное выражение лица, все-таки достал ее.

Несколько минут назад, после короткого доклада начальнику, комиссар прошел через небольшую дверь, отделявшую во Дворце правосудия помещения уголовной полиции от прокуратуры. Все скамьи в коридоре следователей были в этот час заняты, так как во двор недавно въехали две «салатницы», как здесь называют тюремные машины. Большинство тех, кто дожидался, сидя в наручниках между двух конвойных, были знакомы Мегрэ, и некоторые приветливо кланялись ему, пока он шел по коридору.

Следователь Комельо накануне несколько раз звонил комиссару. Это был худой, нервный человек, с черными, должно быть, крашеными, усиками и выправкой кавалерийского офицера. Первое, что он сказал Мегрэ, было:

— Изложите мне точно ход дела.

Комиссар послушно принялся перечислять находки, сделанные Виктором на дне канала Сен-Мартен; когда он упомянул, что голова так и не найдена, Комельо прервал его:

— Водолаз продолжает поиски?

— Я счел это бесполезным.

— Однако если туловище и конечности найдены в канале, то и голова должна быть где-то неподалеку.

Такие вот замечания и превращали служебные встречи с Комельо в сущее мучение для Мегрэ. Этот следователь не был единственным в своем роде, просто он наиболее полно воплощал в себе тип службиста, к которому комиссар питал глубокую антипатию. Его нельзя было считать дураком в общепринятом смысле; кто-то из адвокатов, кончавший курс вместе с Комельо, утверждал даже, что тот был одним из самых блестящих студентов своего выпуска.

Скорее всего, ум его просто был не способен примениться к некоторым сторонам реальной жизни. Он принадлежал к замкнутому кругу крупной буржуазии, с ее окостенелыми принципами и предрассудками, и не мог не судить обо всем с точки зрения этих принципов и предрассудков.

Комиссар терпеливо разъяснял: