Весь Мегрэ. Том 2

В анналах полиции не найти подобного случая — никогда и никто еще не проявлял подобного упрямства, смешанного со своеобразным кокетством. Чтобы сидеть на виду у всех и демонстрировать себя со всех сторон в течение нескольких, а точнее, шестнадцати, часов, вольно или невольно привлекая внимание десятков людей до такой степени, что прибывший по вызову инспектор Жанвье даже поближе подошел к этому типу, чтобы лучше рассмотреть его. И тем не менее, когда попробовали дать описание его внешности, словесный портрет получился настолько нечетким и расплывчатым, что трудно было представить себе этого человека.

Дело дошло до того, что некоторые — из тех, кто не наделен воображением, — утверждали, что это позирование было неким ловким приемом, особой хитростью незнакомца.

Но проследим час за часом весь этот день, третье мая — день теплый, солнечный; в воздухе чувствуется дыхание парижской весны, и с утра до вечера с бульвара Сен-Жермен в зал кафе доносится сладковатый запах каштанов.

В восемь утра, как обычно, Жозеф открывает двери кафе. Он в жилетке и рубашке с засученными рукавами. На полу лежат опилки, насыпанные накануне, перед самым закрытием, и стулья высоко громоздятся на мраморных столах.

Ибо кафе «Министерское» на углу бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Пер — это кафе старомодное, одно из немногих, сохранившихся в Париже. Здесь нет популярных нынче барных стоек, на которые облокачиваются случайные посетители. Здесь нет ни модной позолоты, ни приглушенного света, ни колонн с зеркалами, ни круглых пластмассовых столиков.

Это типичное кафе для завсегдатаев, где у клиентов есть свой стол, их уголок для игры в карты или шахматы и где Жозеф, официант, каждого знает по имени; здесь бывают в основном служащие и начальники отделов из расположенных неподалеку министерств.

И сам Жозеф по-своему интересен. Вот уже тридцать лет он работает официантом, и его невозможно представить в обычной одежде; вероятно, его не узнали бы, встретив на улице или в предместье, где он построил себе дом.

Восемь утра — это «час мастики», как здесь называют уборку, или, как говорят в этом кругу, «время расстановки по местам». Двойные двери, выходящие на бульвар Сен-Жермен, широко распахнуты. Часть тротуара уже залита солнцем, но внутри еще царят прохлада и синеватый полумрак.

Жозеф выкуривает сигарету. Только в этот час он позволяет себе курить в помещении. Он зажигает газ в перколяторе,[19] который он начищает до зеркального блеска. Есть целая серия жестов, своего рода ритуалов, следующих один за другим: выстроить в ряд бутылки с аперитивами и спиртными напитками, потом подмести опилки, затем расставить стулья вокруг столов.

Клиент пришел, если быть точным, в восемь десять.

Жозеф, склонившись над перколятором, не заметил, как он вошел, и потом жалел об этом. Вошел ли он стремительно, словно его преследовали? Почему он выбрал именно «Министерское», ведь напротив, на другой стороне улицы, есть кафе-бар, где в этот час можно найти маленькие булочки и круассаны и уже полно народу?

Жозеф рассказывал:

— Я повернулся и увидел, что какой-то мужчина в серой шляпе, с маленьким чемоданчиком в руке, стоит посреди зала.

Кафе было открыто, но еще не работало. Открыто — ибо двери распахнуты, и в то же время никто никогда не заходил сюда в такое время, ведь кофе еще не готов, и вода только начала нагреваться в перколяторе, да и стулья не расставлены.

— Раньше, чем через полчаса, я вам ничего не смогу предложить, — говорит Жозеф.

Он думает, что отделался. Но мужчина, не выпуская из руки чемоданчика, снимает стул с одного из столов и садится. Он сделал это просто, спокойно, как человек, которого на заставишь переменить свое мнение, бормоча себе под нос:

— Не важно.

Этого достаточно, чтобы привести Жозефа в дурное настроение. Он, словно домашняя хозяйка, не выносит, когда кто-то путается под ногами во время генеральной уборки. Это его время, «час мастики». И он цедит сквозь зубы:

— Ты будешь долго ждать свой кофе!

До девяти часов Жозеф занимается своими обычными делами, время от времени бросая беглый взгляд на своего клиента. Десять, двадцать раз он проходит совсем рядом, даже слегка задевает его — то подметая опилки, то снимая стулья со столов.

Позже, в две или три минуты десятого, он наконец решается подать чашку горячего кофе и небольшой молочник, с двумя кусочками сахара на блюдце.

— У вас нет круассанов?

— Круассаны в кафе напротив.

— Не важно…

Любопытно, что в этом клиенте, который должен был сознавать, что мешает, что он находится не на своем месте, что еще слишком рано располагаться в кафе «Министерское», чувствовалась в то же время какая-то покорность, и это не могло не вызвать к нему некоторой симпатии.

Было и другое, что также оценил по достоинству Жозеф, повидавший немало клиентов за этими столами. В течение часа, что он находится здесь, человек не вынул газету из кармана и не потребовал ее у официанта, у него не возникло потребности перелистать телефонные справочники. Он даже не пытался завязать разговор. Он не клал ногу на ногу. Он не курил.