Газетная терминология абсолютно точна: отчет Калама — настоящая бомба, дающая тому, кто ею владеет, неслыханные преимущества.
— Да, господин премьер-министр. Никакой полиции, обещаю…
Премьер, очевидно, изводил Пуана вопросами, от которых тот терял почву под ногами. Пуан взглядом призывал Мегрэ на помощь, но помочь ему было невозможно. Он уже начал слабеть.
— У меня в кабинете сидит человек, но я его пригласил не как…
Нет, Пуан был сильным человеком — и физически и духовно. Мегрэ и себя считал сильным, однако в свое время тоже не оказал должного сопротивления, когда попал в куда менее сложную ситуацию. Он хорошо помнил и будет помнить всю жизнь, что тогда его больше всего подавляло ощущение, будто он имеет дело с безымянной, безликой силой, которую невозможно понять. Эта сила для всех является Силой с большой буквы — Законом…
Пуан, наконец, назвал имя:
— Это комиссар Мегрэ… Я пригласил его как частное лицо… Уверен, что он…
Его опять прервали. Трубка вибрировала.
— Нет, никаких следов… Никто… Даже жена не знала… Секретарша тоже… Клянусь вам, господин премьер…
Он говорил уже совсем смиренным тоном.
— Да… К девяти часам, хорошо… Хотите с ним поговорить? Сию минуту…
Он смущенно посмотрел на Мегрэ.
— Премьер хочет…
Комиссар взял трубку.
— Слушаю, господин премьер-министр…
— Мой коллега сказал, что он вас информировал о случившемся…
— Да, господин премьер-министр.
— Вы, несомненно, прекрасно понимаете, что все должно оставаться в строжайшем секрете. Не может быть и речи о том, чтобы начать официальное расследование. Сюртэ также не будет поставлена в известность.
— Понимаю, господин премьер-министр.
— Само собой разумеется, что если вы, проведя расследование, но как лицо частное, а отнюдь не официальное, обнаружите что-либо, касающееся отчета Калама, вы поставите меня…
Тут он запнулся. Быть замешанным в это дело ему не хотелось.
— …вы информируете об этом моего коллегу Пуана.
— Да, господин премьер-министр.
— Это все.
Мегрэ хотел передать телефон Пуану, но раздался щелчок: премьер повесил трубку.
— Простите меня, Мегрэ, но он вынудил меня сказать о вас. Говорят, до того, как заняться политикой, он был знаменитым адвокатом, и я верю этому. Мне стыдно, что я поставил вас в такое положение…
— Вы увидитесь с ним завтра утром?
— В девять утра. Он не хочет, чтобы остальные члены кабинета узнали о случившемся. Больше всего его беспокоит, что Пикмаль проболтается или уже проболтался кому-нибудь: кроме нас троих, он единственный человек, который знает, что документ нашелся.
— Попытаюсь узнать, что он собой представляет.
— Не открывая себя, да?
— Но должен вас честно предупредить, что считаю своим долгом рассказать обо всем моему шефу. Я не стану входить в детали, то есть упоминать отчет Калама. Но совершенно необходимо, чтобы он знал, что я работаю для вас. Если бы дело касалось только меня одного, я мог бы им заниматься в свободное от службы время. Но мне, безусловно, понадобится кое-кто из моих помощников…
— Они будут знать, в чем дело?
— Про отчет они знать ничего не будут. Это я вам обещаю.
— Я готов был подать в отставку, но он предупредил мое желание, сказав, что даже не может вывести меня из правительства, поскольку даст этим пищу тем, кто следит за последними политическими событиями. С этого момента я являюсь паршивой овцой, и мои коллеги…
— Вы уверены, что документ, который вы держали в руках, действительно был копией отчета Калама?
Пуан удивленно поднял голову.
— Вы думаете, что это могла быть фальшивка?
— Я ничего не думаю. Я продолжаю изучать все гипотезы. Предоставив вам отчет Калама — действительный или фальшивый, — а затем выкрав его, кто-то дискредитирует вас и тем самым правительство. Вас обвинят в том, что вы уничтожили отчет.
— Тогда мы услышим об этом завтра же.
— Не обязательно так быстро. Мне надо бы узнать, где и при каких обстоятельствах был найден отчет.
— Вы рассчитываете узнать это, не вызвав толков?
— Попытаюсь. Надеюсь, господин министр, вы мне все рассказали? Если я позволяю себе спрашивать об этом, то только потому, что при данных обстоятельствах очень важно, чтобы…