Весь Мегрэ. Том 3

Она приложила его руку к своей груди: сердце билось сильно и быстро.

— Вам не кажется, что я могу умереть?

— Нет. Как зовут вашего врача?

— Его я тоже не хочу видеть. Он упрячет меня в больницу. Это очень злой человек. Он друг Жерара.

Мегрэ перелистал справочник и нашел фамилию врача, который жил в двух шагах отсюда, на Лилльской улице, и его телефон.

— Алло… Доктор Блуа?.. Это комиссар Мегрэ… Я у госпожи Сабен-Левек… Она очень неважно себя чувствует, и мне кажется, ей было бы необходимо вас увидеть.

— Вы уверены, что она не разыгрывает комедию?

— Это уже не раз случалось?

— Да. Если, конечно, она не напилась до полусмерти.

— Сегодня, скорее, это…

— Сейчас буду.

— Он опять будет делать мне укол, — ныла Натали. — Он мне их всегда делает, когда приходит. Это кретин, который думает, что он хитрее всех на свете… Не уходите. Не оставляйте меня с ним одну. Это злой человек. На свете так много злых людей, а я совершенно одна. Понимаете, совершенно одна…

Она начала плакать, не вытирая бежавших из глаз слез. Из носу у нее потекло.

— У вас есть платок?

Она отрицательно покачала головой, и Мегрэ, как ребенку, протянул ей свой.

— Только не позволяйте ему отправить меня в больницу. Я не хочу туда ни за что на свете.

Помешать ей пить было невозможно. Она внезапно хваталась за рюмку, и уже через мгновение та была пуста.

Раздался звонок в дверь, потом Клер ввела очень высокого мужчину атлетического сложения, который, как позже стало известно Мегрэ, когда-то играл в регби.

— Счастлив с вами познакомиться, — проговорил он, пожимая комиссару руку.

Он равнодушно взглянул на Натали, которая, застыв, с ужасом смотрела на него.

— Ну что, как всегда? Пойдемте к вам в комнату.

Она попробовала сопротивляться, но он взял ее за руку, не выпуская из другой свой саквояж.

— Господин Мегрэ, не разрешайте отправить меня…

Клер шла за ними следом. Комиссар не мог придумать, чем ему заняться, и в конце концов уселся в кресло в большой гостиной, через которую должен был пройти врач.

Все произошло значительно быстрее, чем он предполагал. Доктор вышел — на лице его было написано такое же равнодушие.

— Это, по крайней мере, в сотый раз, — проговорил он. — Ее место — в лечебнице, во всяком случае, надолго.

— Она уже была такой, когда Сабен женился на ней?

— Не в такой мере. Но она привыкла пить и не могла без этого. Сначала была история с собакой, которая ее терроризировала, и пес действительно показывал клыки всякий раз, стоило ей только подойти к нему или к Жерару. Она выставила за дверь шофера и проделывала это не один раз, так же меняла и горничных…

— Думаете, она сумасшедшая?

— Так сказать нельзя. Скорее неврастеничка. Столько пить…

Врач то и дело перескакивал с одного на другое.

— Вы уже выяснили, кто убил беднягу Жерара? Мои родители живут тут давно, и мы играли вместе с ним в Люксембургском саду. Потом встретились в лицее, были студентами… Таких людей на свете не бывает…

Не прерывая разговора, они спустились по лестнице и еще какое-то время разговаривали на улице.

6

Мегрэ шел вдоль набережных Сены, рассеянно глядя на воду: трубка во рту, руки в карманах, настроение, судя по всему, у него было скверное.

Он не мог отделаться от угрызений совести. Он вел себя с Натали жестоко, почти безжалостно, а ведь он не испытывал к ней никакой враждебности.

Особенно сегодня. Она была растеряна, не в силах доиграть до конца свою роль, и вдруг не выдержала. Он хорошо знал, что это не было спектаклем: силы Натали оказались на исходе. Да и он, по совести говоря, неплохо справился со своими обязанностями, и если был жесток, то лишь из уверенности, что это необходимо.

Да и врач, который знал ее не первый год, был с ней не более мягок.

Теперь, после укола, она спала глубоким сном. Но когда проснется?

В огромной квартире не было никого, кроме горничной Клер Марель, на чью преданность она могла рассчитывать. И так продолжалось пятнадцать лет

Кухарка Мари Жалон, на руках у которой практически вырос Жерар Сабен-Левек, всегда считала ее самозванкой. Дворецкий Оноре с отвращением взирал на нескончаемую череду бутылок. Была еще уборщица, которая приходила по утрам, некая мадам Ренге; видел ее комиссар только мельком и подозревал, что она тоже принадлежит к клану Жерара.

Нотариус был одним из тех людей, кто всю жизнь сохраняет в себе нечто ребячливое, и ему из-за этого все прощается. От ребенка в нем сохранился присущий детям эгоизм и одновременно какая-то душевная чистота.

Еще до свадьбы он начал вести ту жизнь, к которой вынужден был вернуться вскоре после нее. В принадлежавшей ему нотариальной конторе он был блудным сыном, которому всегда сопутствовала удача. И когда его брала охота, он становился вечером г-ном Шарлем.

Он был известен почти во всех кабаре на Елисейских полях и по соседству. На этот счет удалось выяснить кое-что любопытное. Его не смогли припомнить ни в Сен-Жермен де Пре, ни на Монмартре. Он выходил на охоту, если можно так выразиться, только в определенном районе — самом элегантном, самом снобистском.