— С доктором Жавом я познакомился три года назад. „Там“ тоже этим интересовались.
— Где вы познакомились?
— У моего патрона, профессора Лебье, ассистентом которого я являюсь. Жав иногда приводил к нам пациентов на консультацию. Как-то раз мне срочно понадобилось в центр — вот Жав и подбросил меня на своей машине.
— Вы подружились?
— Он сказал, что хотел бы пригласить меня как-нибудь отужинать у него дома.
— И вы согласились?
— Я попал туда спустя полгода, причем совершенно случайно. После одной из консультаций у профессора Лебье он спросил, не свободен ли я вечером, благо у него собирались на ужин интересные люди, — так я и оказался на бульваре Османн.
— Тогда-то вас и представили мадам Жав?
— Да.
— Какое впечатление она произвела на вас?
— Среди приглашенных я был наименее значимым гостем и, следовательно, сидел в самом конце стола. У меня даже не было возможности поговорить с ней.
— Выглядела ли она счастливой женщиной?
— Ни счастливой, ни несчастной. Она вела себя как хозяйка дома.
— Вы часто после этого посещали дом на бульваре Османн в качестве гостя?
— Весьма.
— Ваши коллеги утверждают, что вы мало выходите в свет и редко ужинаете в городе.
В этот момент нашей беседы Негрель вроде бы чуть стушевался, но в конечном счете улыбнулся.
— Семья Жав устраивала приемы часто, по меньшей мере раз в неделю, и у них всегда бывало человек пятнадцать. Иногда кому-либо из женщин или девушек не хватало партнера, и тогда спешно звонили мне, чтобы я послужил своего рода затычкой в бочке.
— Почему вы соглашались?
— Потому что они были мне симпатичны.
— Оба?
— Да.
— Ваше мнение о Жаве?
— Отличный специалист.
— А как человек?
— Я всегда считал его порядочным, даже совестливым человеком.
— В то же время вам вроде бы не пристало любить докторов, обслуживающих бомонд.
— Он не был только салонным медиком.
— Итак, мало-помалу вы стали другом семьи?
— Другом — это слишком сильно сказано. Несмотря на разницу в возрасте, мы с Филиппом чувствовали себя хорошими товарищами.
— Вы обращались друг к другу на „ты“?
— Я на „ты“ с немногими. Возможно, это объясняется обстановкой, характерной для протестантского Нима, где я родился и провел молодые годы.
— Это относится и к Эвелин Жав?
— Конечно.
Сказано это было довольно сухо.
— Какие отношения связывали вас с ней?
— Корректные, я бы даже сказал, дружеские.
— Она поверяла вам свои тайны?
— Она рассказала мне лишь о том, что я и так знал от ее мужа, а именно: она никогда не жила, как все остальные женщины.
— Почему?
— Из-за состояния своего здоровья.
— Она была больна?