Весь мир и другие страны

«Тебе надо бы отдохнуть, — сказал я.

— Поезжай к себе в какой-нибудь из домов». У нее было пять домов, но она жила в квартире, которую снимала над студией.

«И что я там буду делать целыми днями, мистер Пилот? Плевать в потолок? — Она подошла к рабочему столу и взяла ножницы. — Если начнешь думать, перережешь себе горло.

О чем думать? Это всегда кончается одинаково, я пробовала, У тебя в мозгу есть запертая дверь. Ты всю жизнь пытаешься эту дверь обойти. Ходишь в гости, работаешь на износ, заводишь детей, заводишь любовников, неважно что. Но когда остаешься один, в тишине, и тебе нечем заняться, или просто когда подымаешься по лестнице, опять видишь эту' дверь, она тебя поджидает. Тогда надо торопиться, надо не дать себе снять засов и повернуть ручку. За дверью зеркало, и в нем ты впервые увидишь себя. Увидишь, кто ты есть, но хуже всего — увидишь, каким тебе не бывать».

Третьей была женщина с собакой в парке. Собака была молодая, а женщина старая. Она несла кошелку и время от времени вынимала оттуда бутылку и мисочку и давала собаке попить.

«Пошли, Сэнди», — говорила она, когда собака напилась.

Потом она исчезала за кустами, только мелькал вдали собачий хвост.

Она меня завораживала, потому что, она была всем, чем я не был. Поставить нас рядом — как мы будем выглядеть? Во мне шесть футов росту, я в летной форме, у меня крепкая рука и твердый взгляд. Она ростом примерно пять футов, в заношенной одежде. Я мог бы поднять ее одной рукой.

Но если бы наши взгляды встретились, я бы опустил глаза и покраснел как тинейджер. У нее перевес надо мной. Она не ждет, чтобы ее придумали. Она это сделала сама.

Откуда я знаю? Сам не знаю, но все чаще, глядя на людей, пытаюсь угадать, кто из них подделка, а кто настоящий. Большинство из нас — подделки, окруженные позолоченными игрушками, толстыми записными книжками, солидными кабинетами, — что угодно, лишь бы подальше от этой запертой двери.

Несколько лет, первых моих летчицких лет, эти вопросы меня не заботили. Я был доволен, искал приключений, и само собой понятно было, что я мужчина, раз делаю мужскую работу. Именно так мы и определяем себя, верно ведь? Потом как-то раз я проснулся со странным чувством, что это не я. Не то, чтобы я превратился в жука или оборотня. Приятели вели себя со мной как всегда. Я влез в любимую, хорошо поношенную одежду, купил газеты, купил яйца, погулял в парке. В конце концов я отправился к врачу.

«Доктор, — сказал я, — у меня чувство, что я — не я». Он расспросил о моей половой жизни и прописал курс антидепрессантов.

Я пошел в библиотеку и набрал книг из разделов философии и психологии. Прочел Ленга, который призывал меня стать цельным. Потом Лакана, который требовал, чтобы я примирился с тем, что цельным мне не стать.

И все это время у меня была мысль: «Если это не я, то где-то должен быть я». Тогда-то я и начал столько ездить, ушел из авиации и купил собственный самолет. Большую часть времени я учу летать, а иногда вожу на экскурсия семьи, выигравшие первый приз в соревновании, условия которого были напечатаны на пакете супа. Это неважно, у меня полно свободного времени, и я занимаюсь тем, что мне необходимо: ищу себя, Я знаю, что если буду летать как можно больше, дольше и дальше, то мне просигналят, что у меня на крыле другой самолет. Я взгляну в окно, и это будет не знакомый «Красный дьявол».

В кабине этого другого самолета я увижу себя.

Я отправился домой, повидать отца с матерью. Пролетел над их деревней, проехал по их улице и носом самолета уперся им в дверь. Хвост чуть-чуть заезжал на тротуар, и я беспокоился, что какой-нибудь инспектор дорожного движения налепит мне штраф на стекло за то, что я мешаю движению. Я повесил на хвост знак «Летучий доктор».

Я всегда нервничаю, когда приезжаю домой, как нервничаю, когда перечитываю книги, много для меня значившие. Родители требуют от меня рассказов о том, где я побывал и что видел. Глаза их полны пылкого интереса и любви. Бомбей. Каир. Париж. Чикаго, Мы их столько раз придумывали, что сказать правду — значило бы их разочаровать. Надувной глобус по прежнему висит над камином, выцветшая пластмасса, из которой он сделан, вся сморщилась и прохудилась. Страны Общего рынка склеены красной клейкой лентой[5].

Мы перебираем мои открытки, одну за другой, и я дарю им подарки. Сари матери, техасскую шляпу — отцу.

Теперь они — лети. Мы пьем чай, а вечером они выходят за порог, помахать мне на прощанье.

«Какой чудный самолет, — говорит мать. — У тебя с ним много хлопот?»

Я завожу двигатель, и соседи изумленно стоят в дверях, пока самолет набирает скорость, разбегаясь по нашей тихой улице. За мгновенье до того, как его нос пробьет окно с апостолами в нашей церквушке, я взлетаю, подымаясь все выше, выше, и исчезая в облаках.

© Дженет Уинтерсон

Журнал «Англия» №124, 1992