Весь мир – театр. А люди?.. (СИ)

— Я? А я чувствую безграничную власть. Такую власть над душами людей, как последняя инстанция, как вершитель судеб. И эта власть опьяняет, поэтому я не отдам свою театральную жизнь ни за какие блага. Я не знаю, сколько мне осталось еще играть — пять лет или десять — пятнадцать, когда-нибудь я уйду, никто не знает, как сложится жизнь, но пока есть возможность, я буду жить на сцене. Это лучшее, что есть у меня в жизни.

Я сочувственно вздохнула. И снова все, что говорил Финк, находило отклик в моем сердце. Я понимала его. Если он чувствует то же, что и я, значит, мы с ним очень— очень похожи.

— Родстер, а вы могли бы просто жить, не играя? Ведь есть же другая жизнь— семья, любимая жена, чудесные дети, богатство, красивый дом, друзья?

Я не знала, что еще можно предложить.

— Не знаю, Селена. Я даже не стремлюсь к другому. Все, чего я хочу в данный момент — это играть, играть, играть. Играть много, играть разные характеры, играть разные судьбы. У меня такое чувство, что кто-то там наверху внимательно следит за всеми моими представлениями, и что он постоянно недоволен мною. И что главная роль у меня еще впереди.

— О-о-о, — почти с благоговением произнесла я. — А какая у вас должна быть главная роль?

Он улыбнулся печально и грустно:

— Не знаю. Надеюсь только, что эта триумфальная роль не приведет меня к смерти.

Над нами повисла тишина. Мы лежали с ним в кровати обнявшись, ощущая тепло друг друга, и такое было впервые в моей жизни. Мы с ним были как одно целое, без всяких половых признаков. Это было так уютно, это было так правильно, так понятно и спокойно.

Где-то в глубине души я призналась себе, что только сейчас начинается что-то важное в моей жизни. Встречая родственную душу — мы встречаем самого себя, ту забытую часть себя, древнюю и такую близкую нам. В объятиях Финка я почувствовала, как во мне просыпаются феноменальные силы, способности, стали роиться какие-то воспоминания. Неужели Родстер родственная мне душа? Я запомню эту ночь, эти теплые объятия и наши разговоры на всю жизнь, мы уже никогда не станем прежними, и никогда не сможем этого забыть. Это было прекрасно!

Моя голова лежала на его груди, а вся я в кольце его рук, я чувствовала себя защищенной, спокойной и счастливой.

— Давай поцелуемся, — предложил он.

— Зачем? Мне и так хорошо.

— Малышка, я мужчина, мне мало простых объятий.

— Нет, тогда уйдет вся эта прелесть, не надо, Род.

— Как ты меня назвала?

— Род. Тебе не нравится?

— Необычно. Наверно, нравится. Меня так никто не называл.

И умопомрачительные поцелуи, и сплетение рук и ног, и какая-то тихая радость. Я не стала сопротивляться, уж слишком все происходило так, как будто это НАДО было сделать. Наше слияние было предопределенным, правильным и неотвратимым. А в душе у меня рождалась какая-то необычная радость.

Мы уснули только под утро. А когда я встала, уже около двенадцати, рядом никого не было.

Глава 9

Сегодня вечером у нас спектакль. Интересно, как мы с Финком будем общаться после этой ночи? Я спустилась вниз к тетушке. Она, как всегда, сидела в гостиной и раскладывала свой нескончаемый пасьянс. Я плюхнулась в соседнее кресло и выжидательно уставилась на нее.

— Не смотри на меня так. Рассказывать практически нечего. Он пришел, мы выпили с ним по бокалу вина, а, когда дошло до дела, он извинился и ушел. Бесит. Сказал, что без любви не может. О, Ди, неужели я стала непривлекательна для мужчин?

Я виновато вздохнула и, опустив голову, повинилась:

— Простите меня, тетя Ви. Родстер вчера пришел к Селене. И у них, у нас, то есть, все было. Я даже не знаю, как это вышло. Как-то само собой. А как он узнал, где я сплю?

— Да-а-а? Вот мерзавец! Так он нацеливался на Селену? Унизил меня в лучших чувствах. А про комнату я проговорилась. Мы же сначала разговаривали о том, о сём. Я и сказала, что приютила тебя в дальнем крыле. Значит, он приходил не ко мне, а к тебе? Каков наглец! Ладно, не обеднею от одного отщепенца. А тебе давно пора приобщиться к высокому. И как все прошло?

— Я не хотела. Наваждение какое-то. Мы разговаривали, а потом… Не знаю…

— Как он тебе, спрашиваю? Хорош?

— Тетя, мне неудобно это обсуждать, но не так как с Хельмутом. Хорошо.

— Чем бы дитя ни тешилось, — добродушно хмыкнула тетка. — Ладно, попробую очаровать Вернера. Его-то ты, надеюсь, мне отдашь?

— Я прошу прощения, тетя. Я, право, не собиралась с Родстером…

— Да, молодость — это аргумент. А я уже старею.

— Нет, нет, тетушка. Вы очень хороши, прелестны, просто мы затронули театр, наши общие интересы и как-то так само собой вышло.

Тетя грустно улыбнулась.

— Не надо, Ди. Не вышло и не вышло. Не велика потеря. Когда — то это должно было случиться. Первый отказ — это как первый поцелуй, его надо запомнить.

Я обняла тетку и разрыдалась, на душе было нехорошо.

— Я больше никогда, извините, извините.

Тетка подняла свои скульптурные брови и выдохнула: