На изумрудный берег прибыл новый командир гарнизона, полковник. Подтянутый, решительный, толковый. С медалями за Сталинград. Носит монокль. При нем постоянно секретарь-переводчица, очень красивая француженка, которая то ли была, то ли не была морганатической супругой одного из представителей российского императорского дома.
Он среднего роста, с преждевременной сединой, но в его выправке и манере держаться есть что-то такое, отчего все остальные кажутся на голову ниже его. Говорят, что до войны полковник руководил целой автомобильной компанией. Что он понимает мощь Германской земли, чувствует в своих жилах биение ее темной доисторической силы. Что он совершенно непреклонен.
Каждый вечер полковник рассылает телеграммы. В числе шестнадцати официальных депеш, отправленных им из Сен-Мало 13 апреля 1944 года, есть сообщение в Берлин:
= ДЕПАРТАМЕНТЕ КОТ Д’АРМОР ЗАМЕЧЕНО РАДИОВЕЩАНИЕ ТЕРРОРИСТОВ ТЧК ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО СЕН-ЛУНЭР ЛИБО ДИНАР ЛИБО СЕН-МАЛО ЛИБО КАНКАЛЬ ТЧК ПРОСИМ ПОМОЩИ ПОИМКЕ И УНИЧТОЖЕНИИ =
Точка-точка-тире-тире, летит телеграмма по проводам через всю Европу.
8. 9 августа 1944 г.
Форт-Насиональ
На третий день осады Сен-Мало обстрел затихает, как будто артиллеристы ненадолго задремали у орудий. Горят деревья, машины, дома. Немецкие солдаты в блиндажах пьют вино. В школьном подвале священник кропит святой водой стены. Две обезумевшие от страха лошади выбили двери конюшни и галопом несутся по горящей Гран-рю.
Примерно в четыре неверно направленный снаряд из американской полевой гаубицы, перелетев через городскую стену, взрывается у северного парапета Форт-Насионаля, куда согнали против воли триста восемьдесят французов. Девять человек умирают на месте. У одного из них — он только что играл в бридж — в руках по-прежнему зажаты карты.
На чердаке
Все четыре года, что Мари-Лора провела в Сен-Мало, колокола церкви Святого Викентия били каждый час. Однако сегодня они молчат. Она не знает, как долго просидела на чердаке, не знает даже, день сейчас или ночь. Время такое юркое — отпусти чуть-чуть, и оно выскользнет из рук навсегда.
Жажда настолько нестерпима, что хочется прокусить руку и напиться своей кровью. Мари-Лора достает консервную банку из кармана дядюшкиного пальто и припадает губами к краям. И у губ, и у крышки металлический привкус. До содержимого всего миллиметр.
Я открою только одну банку, папа. Вторую приберегу на потом. Немец уже ушел. Почти наверняка ушел.
Он ее разрезал. Или я проспала колокольчик. Да мало ли почему!
Кто знает, что он ищет?
Я так хочу есть, папа.
Ревущие водопады холодной чистой воды.
Откуда ты знаешь?
От него никакого проку! Только одни беды!
Это камень, папа. Самый обычный. Есть лишь везенье и невезенье. Случай и физика. Помнишь?
Я жива лишь потому, что до сих пор не умерла.
Как он меня убьет, если я не могу умереть?
Вопросы ходят по кругу — мозги сейчас закипят. Мари-Лора садится на банкетку и начинает водить пальцами по передатчику, пытаясь вспомнить объяснения Этьена: вот фонограф, вот микрофон, вот четыре проводка ведут к двум аккумуляторам. И тут внизу раздается голос.
Очень аккуратно она сползает с банкетки и прижимается ухом к полу.
Немец прямо под ней. Мочится в унитаз на шестом этаже. Журчит бесконечная тонкая струйка, а немец постанывает, как от боли. Между стонами он восклицает: «Das Häuschen fehlt, wo bist du Häuschen?»[39]
Что-то с ним не так.
—
Никакого ответа. С кем он разговаривает?
Откуда-то из-за дома доносится минометная пальба и свист снарядов над головой. Немец идет из уборной в спальню Мари-Лоры. Все та же прихрамывающая походка. И бормотание.
Скрипят пружины ее матраса — этот звук ни с чем не спутать. Неужели немец все это время спал на ее кровати? Шесть выстрелов прокатываются один за другим, ниже, дальше, чем зенитный огонь. Корабельная артиллерия. И тут же барабаны, тарелки, гонги взрывов малиновой сеткой расчерчивают небо над домом. Затишье кончилось.
Бездна в желудке, пустыня в горле — Мари-Лора достает из пальто банку. Кирпич и нож лежат рядом.