Весь Шерлок Холмс

Макмердо дважды перечел записку с крайним удивлением; он не догадывался, что она означает и кто ее написал. Будь почерк женским, он решил бы, что это начало одного из тех приключений, каких имел немало в прежней жизни. Но записка была написана рукой мужчины, притом хорошо образованного. После недолгих колебаний Макмердо решил выяснить, в чем тут дело.

Холм Миллера высится посреди запущенного парка в самом центре города. Летом парк служит излюбленным местом отдыха жителей, но зимой там почти никто не бывает. С вершины холма виден не только весь беспорядочно разбросанный грязный город, но и вьющаяся внизу долина с заводами и шахтами, чернящими снег по обеим сторонам, и окаймляющие ее холмы с белыми шапками, поросшие лесом.

Макмердо поднялся по извилистой, обсаженной вечнозеленым кустарником тропе к пустынному ресторану – центру летних увеселений. Рядом с ним торчал голый флагшток, а под ним стоял человек в низко надвинутой шляпе. Воротник его пальто был поднят. Когда мужчина повернулся, Макмердо узнал в нем брата Морриса, вызвавшего накануне вечером гнев магистра. Они обменялись условными жестами ложи.

– Я хотел поговорить с вами, мистер Макмердо, – заговорил Моррис с нерешительностью человека, находящегося в щекотливом положении. – Очень любезно, что вы пришли.

– Почему вы не подписали записку? – спросил Макмердо.

– Приходится соблюдать осторожность, мистер. В таких случаях не знаешь, как обернутся дела. И кому следует доверять, а кому – нет.

– Уж братьям по ложе можно доверять.

– Нет-нет, не всегда, – возразил Моррис. – Кажется, все, что мы говорим, даже думаем, становится известно Макгинти.

– Послушайте! – сурово сказал Макмердо. – Вы прекрасно знаете, что только вчера вечером я поклялся в верности нашему магистру. Уж не просите ли вы меня нарушить эту клятву?

– Если вы так на это смотрите, – печально заговорил Моррис, – могу лишь извиниться, что побеспокоил вас, попросив прийти сюда и встретиться со мной. Дела приняли скверный оборот, раз двое свободных граждан опасаются высказать друг другу свои мысли.

Макмердо, пристально наблюдавший за собеседником, несколько успокоился.

– Разумеется, я говорил только за себя. Я недавно приехал сюда, как вам известно, и все это для меня внове. Мне нечего сказать, мистер Моррис, но, если вы хотите что-то сказать мне, я готов выслушать вас.

– И передать боссу Макгинти! – огорченно заметил Моррис.

– Право, тут вы несправедливы ко мне! – воскликнул Макмердо. – Я верен ложе, говорю напрямик, но буду презренной тварью, если передам кому-нибудь то, что вы мне доверите. Услышанное останется со мной, однако предупреждаю: возможно, вы не получите ни понимания, ни помощи.

– Я давно уже не ищу ни того ни другого. Очевидно, после того, что я скажу, моя жизнь будет в ваших руках, но, как вы ни свирепы – вчера мне показалось, что вы старались выглядеть таким же свирепым, как самые худшие, – все же вы еще не привыкли к этому, и ваша совесть не так заскорузла, как у них. Вот почему я решил поговорить с вами.

– Что же вы хотите сказать?

– Пусть на вас падет проклятие, если вы предадите меня!

– Я не сделаю этого.

– Тогда спрошу: когда вы вступали в союз свободных людей в Чикаго и давали обет верности и любви к ближнему, приходило вам в голову, что он может привести вас к преступлению?

– Если это можно назвать преступлением.

– Назвать преступлением! – воскликнул Моррис дрожащим от гнева голосом. – Вы мало видели, если способны назвать это как-то еще. Разве не преступление, что вчера вечером человека, годящегося вам в отцы, били, пока кровь не обагрила его седины? Или вы назовете это иначе?

– Кое-кто сказал бы, что это война, война двух классов, где допускаются все приемы и каждый старается ударить посильнее.

– А вы думали о чем-то подобном, вступая в Союз свободных людей в Чикаго?

– Признаться, нет.

– Не думал и я, когда вступал в Филадельфии. Это было просто общество взаимопомощи и место встреч с друзьями. Потом я услышал об этой долине – будь проклят тот час, когда ее название впервые коснулось моих ушей! – и приехал сюда, чтобы усовершенствоваться! Господи! Усовершенствоваться! Со мной приехали жена и трое детей. Я открыл магазин одежды на Рыночной площади и преуспевал. Распространился слух, что я член ордена, и меня принудили вступить в местную ложу, как и вас вчера вечером. Я ношу на предплечье это позорное клеймо, и еще нечто худшее выжжено на моем сердце. Оказалось, что я попал во власть отъявленного злодея и запутался в преступной сети. Что я мог поделать? Каждое слово, сказанное, чтобы улучшить положение вещей, воспринималось как измена, вы видели это вчера вечером. Уехать я не могу; у меня нет ничего на свете, кроме моего магазина. Я прекрасно знаю, что, если выйду из общества, это грозит смертью мне и бог весть чем жене и детям. О Господи, это ужасно, ужасно!

Моррис закрыл руками лицо, и его тело затряслось от конвульсивных рыданий.

Макмердо пожал плечами:

– Вы слишком слабы для такой работы. Она не для вас.