Весь свет 1976

— Здесь, в Берлине, я вновь встретился с вьетнамцами, члены нашей делегации были гостями их делегации. Это была первая встреча с ними в условиях мира, и на их лицах я не видел ненависти...

Нынешнее поколение молодежи не ждет, что мир будет кем-то принесен ему на блюдечке. Она отдает себе отчет, что далеко не у всех дрожат голос и руки, когда речь заходит о войне. Память об отдавших жизнь во имя мира зовет к неусыпной бдительности, к зоркости, твердости, к действиям. Не только к нам, но и к нашим потомкам обращены слова, выбитые на белом мраморе создателями Венца Памяти в Хатыни:

«Люди добрые...

Наша просьба ко всем: пусть скорбь и печаль обернутся в мужество ваше и силу, чтобы смогли вы утвердить навечно мир и покой на земле.

Чтобы отныне нигде и никогда в вихре пожаров жизнь не умирала!»

Веймар — Берлин — Лидице — Москва

Макс фон дер ГРЮН (ФРГ) В ДОЛИНЕ СМЕРТИ

Я видел это собственными глазами 3 августа 1968 года между шестнадцатью и семнадцатью часами.

Место действия: бывший концентрационный лагерь Флоссенбюрг в Верхнем Пфальце.

Погода: слабая облачность, безветренно, 28 градусов в тени.

Католический священник показывал группе туристов из 20 человек — 12 мужчин и 8 женщин в возрасте от 30 до 40 лет — бывший концентрационный лагерь, объясняя, как он выглядел прежде. Он показал им Долину Смерти, где погребен прах тысяч расстрелянных и замученных заключенных, провел туристов мимо бывшего крематория в часовню, расположенную в верхней части долины близ восстановленной сторожевой вышки.

Туристы один за другим вошли внутрь. Я последовал за группой, сделав вид, будто я один из них. Объяснения пастора возбудили мое любопытство, и я внимательно прислушался к тому, что он говорил.

Как я узнал позднее, пастору было шестьдесят пять лет, и в 1943—1945 годах он ежедневно слышал выстрелы в Долине Смерти. В те годы он был приходским священником во Флоссенбюрге.

В маленькой часовне, сооруженной много лет назад бывшими узниками — главным образом французами, — висели по стенам гербы стран, откуда были родом заключенные. Под гербами цифры: число погибших от каждой страны, а в импровизированном алтаре — деревянный крест. Под крестом вырезанные из дереза фигуры в натуральную величину: справа — женщина, прикрывающая руками ребенка, слева — распростертый на земле узник, которого другой узник избивает плетью.

Пояснение пастора: женщина олицетворяет жену или мать. Она осталась одна, ибо муж или отец ребенка заключен в концлагерь, и вынуждена сама, без помощи государства, заботиться о пропитании себя и детей.

Отрадно, продолжал он, что в изображении левой группы использован не стереотипный эсэсовец с плеткой, а подмечено, что сами узники избивали узников. Это, конечно, весьма печально, но соответствует исторической правде. Стало быть, по словам пастора, по его толкованию выходит: эсэсовец, избивающий заключенных, — шаблон, а вот заключенный, избивающий другого заключенного, — историческая правда.

Признаюсь, в тот момент я не до конца осознал смысл слов пастора, я просто слушал его с интересом, как и остальные двадцать туристов. Но восемнадцатилетний гимназист, сопровождавший меня во Флоссенбюрг, вдруг крикнул в тишину часовни: «Прекратите! Ведь то, что вы говорите, чудовищно!» Я испугался.

Двадцать голов разом обернулись к нам. Перепуганные лица. Пастор посмотрел на кричавшего, словно тот в церкви нарушил таинство святого причастия. Я пихнул Георга в бок и прошипел сквозь зубы: «Тише, не устраивай скандала. Тут не место».

Георг громко, так, что все услышали, возразил: «Нет, как раз здесь молчать нельзя. Пастор в самом деле говорит чудовищные вещи. Это уже смахивает на клевету. Он искажает исторические факты, и неважно, сознательно он это делает или нет».

Георг протиснулся через толпу туристов и подошел к пастору. Кругом возмущались, слышались возгласы: «Длинноволосая обезьяна! Хулиган! Хам! Невежа! Коммунист!..»

Георг подступил к пастору вплотную. Тот стоял ступенькой выше. Последовал диалог:

Г е о р г:

Вы, господин пастор, утверждаете, что узники избивали узников.

П а с т о р:

Да, так оно и было.

Г е о р г:

Узники избивали себе подобных до смерти и даже расстреливали?

П а с т о р:

Откровенно говоря, не знаю.

Г е о р г:

Известно ли вам в таком случае, что заключенные не избивали бы заключенных, если бы у них за спиной не стоял эсэсовец, заставлявший их пускать в ход плетку, так как иначе самих этих узников расстреляли бы или забили до смерти?

П а с т о р:

Вероятно, тогда бы они не избивали.

Г е о р г:

Пойдем дальше. Разве стоял бы за спиной у заключенных эсэсовец, если б за спиной эсэсовца не было бесчеловечной системы, той системы, которая не осуждала и не карала за преступления? Напротив, система поощряла преступления и садизм, награждала за это орденами.

П а с т о р:

Вероятно, тогда узники не избивали бы узников.

Г е о р г:

Почему же тогда вы говорите о шаблоне?

П а с т о р:

Но ведь...

Г е о р г: