Весь свет 1976

А страдаем мы иной раз, когда начинают сходить с ума наши пальцы, когда они, точно взбесившись, начинают выбивать барабанную дробь. Этому ни один из нас не в силах сопротивляться. Это обрушивается на нас нежданно-негаданно. Лежим ли мы праздно у ног Бельмонте, или рысцой поспешаем впереди приезжего господина, в этот миг из наших рук валится все, что бы мы ни держали, и мы, словно заправские пианисты, а чемодан приезжего — сверкающе-черный рояль, начинаем играть. Беззвучно. Но это только приезжему, не ведающему ни о чем, наша игра представляется беззвучной. Наши уши раздирают пронзительные звуки. Жуткая музыка. Тут уж мы не в состоянии сдержаться, нас так и подмывает запеть. Разумеется, это не пенье в прямом смысле слова, а скорее вой, эхом разлетающийся по мраморным коридорам отеля.

Гостей это удручает и является единственным поводом для жалоб. Но Бельмонте и тут приходит на выручку. Он отправляется к директору, вступает в переговоры с приезжими и столь проникновенно разъясняет им наше особое происхождение, что гости после этого разглядывают нас только с любопытством и умилением.

От подобных приступов и мы бы духом пали, не будь с нами Бельмонте. Бельмонте поделился с нами неким планом, который помогает нам справляться с приступами, который их просто-напросто предотвращает. Однажды вечером, когда мы лежали в спальне вокруг Бельмонте, он сказал: если мы достаточно долго будем нести службу в этом отеле, то из нас выработается особая собачья порода, за какую нас уже и ныне принимают, и наше истинное происхождение не в состоянии будет выявить даже специалист. Однако для подобного перевоплощения необходимо время. Необходимо все те изменения, которым мы ныне подвержены, внешние и внутренние, тщательно подмечать и холить заботливой рукой. Что и сделает не кто иной, как он, Бельмонте.

Когда же мы окончательно примем вид тех существ, в которых уже начали перевоплощаться, он подаст за нас просьбу об увольнении и вновь организует агентство Бельмонте. С этого часа мы станем самыми желанными пианистами в концертных залах нашей планеты. Еще не было случая, чтобы какая бы то ни была порода собак добивалась подобной виртуозности в исполнении классических и современных произведений. Успех, масштаб которого даже трудно себе представить, успех, который мы будем иметь, вознаградит нас за тяготы, нам покамест еще предстоящие.

Да, Бельмонте заговорил как прежде. Мы слушали точно завороженные. Уши наши пришли в движение, пасти хватали воздух, красные языки метались по бледным лицам, и мы дружно испускали победные завывания. Иссохшие балки чердака вспыхивали под взглядами наших горящих глаз, отель, казалось, сотрясался. И уже не переставал сотрясаться с того мгновения, как Бельмонте уведомил нас о нашем будущем. В нас пробудился дар движения — движения змеи и птицы, воды и стебелька под весенним ветром, отныне дар этот нам присущ и мы, ликуя, трусим по коридорам, даже с самым увесистым багажом. Мы знаем твердо: рано или поздно — уж Бельмонте сумеет выбрать подходящий момент — он введет нас в концертные залы. Громко тявкая, возьмем мы приступом сцену, до смерти перепугав на минуту-другую слушателей, но затем, упругим прыжком взлетев на стул к роялю, усядемся вертикально, словно люди, и с удивительной музыкальностью, доселе у собак не наблюдавшейся, исполним великие произведения музыкальной литературы.

Какая важность, если гость пинком спустит нас с лестницы! Какая важность, если злобная кухарка бросит нам кости, уже дочиста обглоданные заурядными дворнягами! И даже ненависть кельнеров нам не досаждает, хотя ее вынести труднее всего. Эти никудышные танцоры, увальни все как один, приметили, однако, что мы превосходим их легкостью движений, стройностью фигуры и бесшумной скоростью, и теперь изводят нас где только могут. Подают ли они гостю спичку, они тушат ее о нашу кожу, словно она уже поросла шерстью. Несут ли мимо дымящийся суп, так с умыслом плеснут чуточку, норовя попасть в глаза, всегда услужливо поднятые вверх.

Но с тех пор как мы знаем, что господин Бельмонте вернет нас в концертные залы мира, мы переносим все с радостным урчанием дружелюбно виляя хвостом. Никому не вырвать тогда успеха из наших зубов, а наши залы будут неизменно полны! В этом нет сомнения.

Ведь Бельмонте знает свет. Он достаточно долго изучал пустующие кресла концертных залов, достаточно долго видел в глазах всех слушателей неудовольствие, ему известно то, о чем сами слушатели подозревают лишь в глубине души: собак, вот кого желают они видеть на эстраде. Собак за роялем. Бельмонте знает свет. И согласно своему опыту неутомимо школит нас, а мы подчиняемся ему. Принадлежим ему. Ибо: чем были бы мы без Бельмонте?..

Перевод с немецкого И. КАРИНЦЕВОЙ

Карлос САВАЛЕТА (ПЕРУ) ЭТА ДИКАЯ КАМПА ХУАНА...

Он говорит:

— Садись, Хуана, поговорим по-дружески, уже три года, как ты живешь в моем доме.

Я отвечаю:

— Спасибо, я постою.