Весь цикл «Десантник на престоле». Шесть книг

— Ну что же, думаю, у нас не отвалятся ноги, если мы сами навестим старого ветерана. Как вы считаете? — Левшин несколько удивленно посмотрел на Сашу, но быстро взял себя в руки:

— Безусловно, это решит проблему его плохого самочувствия.

— Вот и отлично. Отправимся к нему в гости прямо с вокзала.

Небольшой церемониал на вокзале закончился довольно быстро и уже через четверть часа Александр в легкой бричке, вместе с Левшиным ехал к месту проживания Алексея Петровича Ермолова. По информации, которую предварительно собрал великий князь, этот старый генерал был весьма необычным человеком. Рожденный в 1777 году и воевавший еще с Суворовым, он имел весьма мощный характер, который не позволял ему ладить с начальством. Ну не умел он «вылизывать задницы», а ведь, как известно, это одна из наиболее ценных добродетелей в рядах высшего руководства. Как говориться, у кого язык трудолюбивее, тех и уважают. Но как военный специалист он был весьма и весьма мощным товарищем, который сохранял самообладание перед лицом любого врага и готов был идти, не оглядываясь, до конца. А как он наводил порядок на Кавказе любо дорого смотреть. Стремительно и мощно. Даже ломовые вливания британского оружия и денег не сильно помогали в поддержания беспорядков и антироссийских выступлений. Правда сейчас он уже стар и обижен на императоров Российских, но именно за этим к нему Саша и ехал. Ему надобно было, чтобы старый лев не умирал, тихо протухая в своем вольере, а вышел на люди и последние дни своей жизни прожил, вдыхая полной грудью, и не скитаясь по углам.

Встреча оказалась весьма прохладной, сам Алексей Петрович не спеша вышел на крыльцо и, морщась от необходимости принимать, кого бы то ни было, пригласил «дорогих гостей» внутрь. Убранство его жилища было простым и незамысловатым. Никаких излишеств. Все просто, надежно и по делу. Это явно не нравилось Левшину, который привык к жизни вблизи от праздности и пышности, но впечатлило Александра. Внутри небольшой залы, Ермолов, совершенно игнорируя этикет, уселся в большое кресло и уставился на вошедшую парочку незваных гостей. Алексей Ираклиевич со слегка кислой мордой лица от такого теплого приема, стал рассказывать о том, что Ермолову надлежит сделать по распоряжению Его Императорского величества. А великий князь отошел в сторону и рассматривал небольшую коллекцию холодного оружия, привезенную Алексеем Петровичем откуда-то с востока, вероятно с Кавказа. Впрочем, долго эта бесполезная волокита с уговорами и отповедями длиться не могла. Александр подошел к, совершенно раздосадованному таким пренебрежительным положением, Левшину, и попросил его оставить их для разговора с глаза на глаз. Выждав секунд пятнадцать — двадцать, прежде Алексей Ираклиевич выйдет во двор к бричке, дабы отдышаться и спустить накопившийся пар, он повернулся Ермолову. Лицо оного было полно лениво пренебрежения и даже легкой усмешки. А потом великий князь повернулся к окну, сделал несколько шагов и взорвался.

— Ты! — Александр буквально взревел, вкладывая в этот возглас всю ярость, которую только мог из себя выдавить. Алексей Петрович, совершенно не ожидая подобной выходки, привстал, и несколько взбодрился. — Трус! — Вновь выкрикнул с не меньшим эмоциональным наполнением великий князь, указывая на Ермолова рукой. От таких слов старый, дряхлый мужчина преобразился. Лицо стало суровым, глаза прищурились, а сам он как-то весь подтянулся и ожил. Будто лет десять сбросил. — Как ты смеешь отступать перед лицом врага!? — Негодованию Александра не было предела. Впрочем, Ермолов уже закипал и был не на меньшем взводе.

— Что!? — Алексей Петрович не выдержал и также взревел, не выдержав провокации, оную ему устроил великий князь.

— То! Меня бессовестно обманули! — Великий князь изо всех сил ударил кулаком по столу, так, что чуть не отбил себе руку, но получилось эффектно. — Я хочу видеть генерала Ермолова! Кто мне подсунул этого трусливого старика? — От таких слов Алексей Петрович, задыхаясь от ярости, с придыханием заорал:

— Щенок! Что ты себе позволяешь!? — На крики вбежал Левшин, но войдя в комнату, поймал на себе два разъяренных взгляда, привлеченных новым шумом, от оных ему стало совершенно страшно, и поспешно ретировавшись, остался под дверью подслушивать разговор, не привлекая более их внимание.